DOI: 10.31860/0131-6095-2019-4-145-152

© <em>Н. А. Богомолов</em>

<strong>АННА АХМАТОВА: ЛЕТО 1927 ГОДА</strong>*

О том, что летом 1927 года Ахматова какое-то время провела в Кисловодске, внимательный читатель-современник мог узнать из пометы под стихотворением «Здесь Пушкина изгнанье началось…».¹ Уже после ее смерти были опубликованы дневниковые записи П. Н. Лукницкого, в которых зафиксированы и процедура получения путевки в санаторий ЦЕКУБУ (Центральной комиссии по улучшению быта ученых), и отъезд, и рассказы по возвращении,² изрядное количество подлинных документов процитировано В. А. Черных.³ Хронологическая канва воссоздается таким образом.

10 мая 1927 года она проходит медицинскую комиссию и получает направление в санаторий в Кисловодск на июнь–июль (Лукницкий, 250; Летопись 288). 18 и 22 мая как примерная жена просит Н. Н. Пунина о разрешении ехать в Кисловодск и проводить ее туда (Лукницкий, 256; Летопись, 289). 1 июня Лукницкий записывает: «АА сегодня получила извещение из Секции научных работников о том, что место в санатории в Кисловодске ей предоставляется с 20 июня по 25 июля. АА согласна ехать. АА едет в Кисловодск по необходимости, потому что уж очень плохо состояние ее здоровья, но едет с большой неохотой, почти против желания» (Лукницкий, 262). 6 июня сообщает об этом матери, еще без указания даты отъезда (Летопись, 290).

Незадолго до отправления (и ареста Лукницкого) говорит с ним: «АА очень не хочет ехать в Кисловодск, потому что не выносит санаторного режима («я человек пустынный»), потому что там ей придется делить с кем-то комнату — а при ее бессоннице это вызывает недовольство соседки. Там, конечно, запрещено курить и пр., и пр.», и далее: «АА сегодня говорила со мной о Кисловодске. Приводила даже такие доводы — что может случиться война, и она может оказаться отрезанной, потому что все пассажирские поезда будут отменены, и она останется там одна, без денег, больная, и при этом с ее полным неумением „устраиваться", что-то придумывать, доставать себе удостоверение, добиваться» (Лукницкий, 273). Однако 18 июня⁴ она все-таки едет, на следующий день в Москве опускает открытку В. К. Шилейко⁵ и 20 июня прибывает в Кисловодск. * Исследование подготовлено при поддержке РНФ, проект 19-18-00353 «Создание международного научно-информационного портала „Автограф. XX век"», НИУ ВШЭ.

¹Второе стихотворение с такой же пометой («Кавказское») было впервые опубликовано лишь посмертно.

²См.: <em>Лукницкий</em><em> П. </em>Н. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. М.; Paris, 1997. Т. II: 1926–1927. Далее ссылки на это издание даются в тексте сокращенно с пометой: Лукницкий, и указанием страницы.

³<em>Черных В. </em>Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889–1966 / 3-е изд., испр. и доп. [М.], 2016. Далее цитируется в тексте сокращенно с пометой: Летопись, и указанием страницы.

⁴В Летописи (с. 291) дата снабжена вопросительным знаком, поставленным, скорее всего, из осторожности.

⁵Полный текст см.: <em>Ахматова А. </em>Соч.: В 2 т. / Сост., подг. текста М. М. Кралина. М., 1990. Т. 2. С. 195.

Историк литературы И. Н. Розанов, уже несколько дней живущий в санатории, пишет жене К. А. Марцишевской в недатированном письме: «Мои сожители: Ипполит Ипполитович, красивый сухой инженер (57 лет), молчаливый и сдержанный, и Сергей Гаврилович, инженер, похожий больше на монтера или студента-техника, хотя ему 37 лет <…> Насколько далеки эти люди от литературы, приведу пример. Когда я сообщил Сергею Гавриловичу о приезде Анны Ахматовой, он сказал: „А я в театры редко хожу и никогда ее не видал. На этот счет я слаб"» .⁶

По возвращении она рассказывала Лукницкому (запись в его дневнике датирована 2—27.07.1927: «Читала Пушкина „Дон" в поезде — и когда туда, и когда обратно ехала и проезжала Дон. Очень любит „Каменного гостя"» (Лукницкий, 279). Уточнение к этой записи находим далее: «Когда АА ехала в Кисловодск, очень желала смерти себе. И только приехав, только увидав мирные горы, мирный мир — перестала хотеть смерти. Ехала туда смятенная, гневная, печальная, отчаянная… Совсем не помнит пути туда…» (Лукницкий, 282).

Но в санатории многое переменилось. Прежде всего, Ахматова не забывает заметить, что «была в „Алаверды" (в К<исловодске>) единственной дамой в небольшой компании» (Лукницкий, 279), что ее «просили читать стихи. Не читала (в К<исло-водске>)» (Лукницкий, 280). Среди членов этой небольшой компании она называет известную певицу М. И. Бриан, а в основном — «В К<исловодске> с Маршаком все время до 26-го (26-го он уехал)» (Лукницкий, 280). О нем же пишет 23 июня и Розанов: «Небольшую группу занял своей беседой Маршак. Это детский писатель из Петербурга. Он три года прожил в Англии и имеет европейский налет». Потом, как увидим далее, он сделает его гораздо более значимым персонажем для всего пребывания Ахматовой в санатории, но пока что упоминает его лишь как почти неизвестного автора.

Судя по всему, Розанов очень рассчитывал возобновить сложившиеся четыре года назад отношения с Ахматовой, которые, видимо, можно определить как обоюдную симпатию.⁷ Однако этого не получилось, и первые записи о прогулках и беседах с нею или откровенно разочарованные, или имеют чисто фактологический характер. Убедительно говорится об этом в письме, обозначенном несколькими датами:

«№ 6 24 (пятница) июня 1927. 6 <em>¾ </em>ч. вечера.

Сейчас вернулся, моя Тусёночек <так!>, из первой прогулки в город. Мне хотелось опустить тебе письмо № 5, а Анне Ахматовой надо было послать телеграмму в Японию. Пошли вместе на вокзал. Письмо мое № 5 опускала в ящик на вокзале Анна Ахматова: „На счастье!" <…> Возвращались окольным путем. Беседа внешняя о заграничных впечатлениях, о жизни в Питере и т. д. Нет конгениальности.

8½ч. вечера.

Впечатления сегодняшнего дня: 2 беседы: с Треневым и с А. Ахматовой.

Первый рассказал, что его очень огорчает и смущает неуспех „Пугачевщины" и успех пьесы „Любовь Яровая", вещь, испорченная цензурой и самому автору неприятная. Рассказал он про свою писательскую карьеру. <…>

О разговоре с Анной Ахматовой говорить не буду. У нас с нею нет никакой конгениальности. Смотрим в разные стороны. <…>

25 p. s.

9 ч. утра. После завтрака сижу в саду за столом рядом с Анной Андреевной. Вер-ховский⁸ тут же делает из дерева чертиков. <…>». ⁶Письма хранятся в Государственном музее А. С. Пушкина в составе библиотеки русскойпоэзии И. Н. Розанова, переданной туда К. А. Марцишевской. Далее цитируем их без указаний на это собрание. Приносим искреннюю благодарность за всяческое содействие хранителю фондаЕ. А. Пономаревой.

⁷Подробнее см.: <em>Богомолов Н. А. </em>А. Ахматова в дневнике И. Н. Розанова (1914—1924) // Русская литература. 2016. № 3. С. 200-223. ⁸Здесь речь идет не о Юрии Никандровиче Верховском, с которым Розанов дружил до концаего жизни, а о его брате, известном химике Вадиме Никандровиче Верховском (1873—1947).

Любопытное психологическое свидетельство находим в письме днем ранее, 23 июня, с пометой <em>5½ </em>утра: «Живу в ожидании твоих писем. А вот Анна Ахматова говорит, что не любит получать писем. Каждое полученное письмо обязывает, а каждая обязанность ее тяготит. Здесь уже особая психология. Надо разузнать ее биографию, хотя бы так, как я уже знаю биографии супругов Гливенко».⁹ В письмах от 1 и 4 июня содержатся упоминания об Ахматовой, но вряд ли они существенны. В первом случае Розанов схематически изображает, как расположены столики, за которыми сидят питающиеся пациенты, и прибавляет: «Обрати внимание, где сидит Ахматова. Я вижу ее профиль, и он кажется мне птичьим. <…> Ряд, ближайший к саду, получает особенный „растительно-молочный стол" (Ахматова, Сакулин и проч.)». Второе — просто фиксация: «Сегодня главные впечатления: беседа с А. Ахм<атовой>, очередной визит к доктору и встреча на вокзале с Ириной¹⁰».

Судя по всему, затем на какое-то время Ахматова осталась без компании, почему возобновляет разговоры с Розановым. 6 июля он рассказывает (помета: 2 ч<аса> дня): «Перед обедом часа <em>1½ </em>просидел в лонгшезах с А. Ахм<атовой>. Она возмущалась Максом, которого совсем почти не знает, по поводу его рассказов о Керубине и о дуэли.¹¹ По ее словам, дело было совсем не так. И Макс¹² играл тут не очень красивую роль. Потом она говорила про свое отношение к соврем<енным> писателям. В руках у нее было „Дело Артамоновых" Горького. По ее мнению, слишком сильно влияние Зола и потому как-то скучно и ненужно».

На следующий день сперва следует запись довольно нейтральная (хотя для тех, кого интересует эта сторона жизни Ахматовой, кажется, неожиданная: по остальным свидетельствам, у них с Тапом была взаимная симпатия): «А.А. любит собак. Я рассказал ей про Джэка. Она пожаловалась на „любовь без взаимности". Собака ее „прежнего мужа Володи Шилейко", — она так и сказала, — безумно любит его, а к ней равнодушна, к ее огорчению», — а затем вполне содержательная:

«9 <em>ч. 50 м. в. </em>Дома после концерта.

<ul class="docx-publication-list"> <li>Анна Андреевна, я Вас давно не видал…</li></ul>

<ul class="docx-publication-list"> <li>Вы, Иван Никанорович, меня совсем разлюбили…</li></ul>

Так начался сегодняшний разговор после ужина. Ходили по саду, сели на скамейку, говорили о Бунине (она очень бранила его последние вещи «Дело Елагина» и «Митину любовь», последняя кажется ей и фальшивой, и плохо сделанной даже композиционно), о Достоевском (не верит, что «Крокодил» сатира), о вражде писателей (если бы Толстой познакомился с Достоевским, они бы непременно поцарапались), о Пушкине и Вяземском».

Но с 12 июля их снова разводят обстоятельства и привычки Ахматовой. Розанов сообщает: «Сегодня приехал Качалов. <…> <em>2 ч. дня. </em>Качалова посадили за столик с Анной Ахматовой, где раньше сидел уехавший теперь Ершов. <…> 21-го уезжают оба моих сожителя-инженера, 23 — супруги Гливенко, 23 вечером А. Ахматова».

⁹ Гливенко Иван Иванович (1868—1931) — историк литературы. Возможно, не лишним будет упомянуть, что он интересовался психоанализом. Описание беседы с его женой Розанов включил в свои письма.

¹⁰Личность установить не удалось.

¹¹Розанов был у М. А. Волошина в Коктебеле в 1926 году, а в начале 1927 года, приехав в Москву, Волошин побывал у него в гостях (см.: <em>Купченко</em><em> В. </em>Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества 1917—1932. СПб.; Симферополь, 2007 (по указателю)). Керубина — Черубина де Габриак. Ее история интересовала Розанова издавна. См., например: <em>Богомолов Н. А. </em>А. Ахматова в дневнике И. Н. Розанова. С. 204. Ахматова же по возвращении говорила Лукницкому: «В К<исловодске> И. Н. Розанов рассказал, как Волошин рассказывает о дуэли. АА страшно негодовала и сказала истину» (Лукницкий, 282).

¹²Сделано примечание Розанова: «А особенно какой-то Гюнтер». Имеется в виду немецкий поэт и переводчик Иоганнес фон Гюнтер (1886—1973), действительно сыгравший неблаговидную роль в разоблачении мистификации с Черубиной де Габриак.

Отношения с В. И. Качаловым у Ахматовой были непростыми. Они познакомились незадолго до ее отъезда в Кисловодск. 10 июня у А. Н. Толстого была вечеринка с участием артистов МХТ и приглашенных ленинградцев. Рассказывая об этом вечере (точнее, ночи: гости были приглашены к полуночи), Ахматова несколько раз фиксировала задевавшие ее особенности поведения Качалова (см.: Лукницкий, 269—272), хотя он явно старался произвести на нее впечатление. Еще более решительно она говорила Розанову на следующий день после первой кисловодской встречи (и это последнее упоминание о ней в письмах): «А. А. в ужасе от Качалова: 1) приехал пьяным и до сих пор не может вполне прийти в себя и 2) у него крашеные волосы (и безобразно крашеные). 3) Sic transit…» Этот пассаж выразительно подкрашивает подробный рассказ Р. Д. Тименчика об отношениях артиста и поэтессы.¹³ Но все же новая компания, кажется, ее больше устраивала, тем более что она умирялась присутствием К. С. Станиславского, оставившего описание самого санатория и его обитателей в письме.¹⁴ Его упоминаниями практически завершаются рассказы Ахматовой о Кисловодске: «Шамурин, Качалов, Станиславский… Доктор красивый и глупый,¹⁵ Ершов, Бриан. Станиславский предлагал написать пьесу. А когда отказалась — предложил перевести пьесу. Тоже отказалась. Комический случай: Станиславский предложил АА дать ей рекомендательное письмо к Головину» (Лукницкий, 281).

Однако только письмами И. Н. Розанов не ограничился. Он был большим поклонником домашнего стихотворчества и до последних дней жизни писал стихи по самым разным поводам. Здесь поводом послужило месячное пребывание рядом с поэтессой, которую он давно и высоко ценил. 29 августа помечено его довольно длинное описательное стихотворение в одном из блокнотов, ныне хранящихся в Государственном музее А. С. Пушкина. Автограф явно черновой, карандашный, но правка незначительна, и если где-то сохранился беловой вариант, вряд ли он особенно отличается от публикуемого нами текста.

В нем есть несколько разноплановых пластов, которые стоит отметить в преамбуле.

Первые две строфы — ожидания автора от еще одного свидания с Ахматовой. После них четыре строфы об истории русской женской поэзии поставлены нами в соответствии с знаками перестановки. Затем идет повествование, довольно подробно отразившееся в дневниковой прозе,¹⁶ о долгом ожидании встречи с живой Ахматовой и наконец-то случившемся свидании в двух частях.

Явно ироничны строфы с рефреном: «Шамурин, Орбели, Маршак» и т. п. Прежде всего, потому что Маршак не мог быть с ними вместе — он рано уехал. Во-вторых, из-за нацеленности собеседников на развлечение, а не на серьезные беседы. И уж совсем закрывает тему вариант строки: «Задумчивые, как ишак». Вряд ли можно сомневаться, что автор стихотворения печалился из-за своего отлучения от бесед и что он завидовал тем, кто привлекал внимание Ахматовой.

29 авг.АННА АХМАТОВА

Ахматова Анна Андреевна К нам скоро приедет сама. Ни в лирике новой, ни в древней Такой поэтессы нема» .¹⁷

¹³<em>Тименчик</em><em> Р. Д. </em>Из <em>Именного указателя </em>к «Записным книжкам» Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Симферополь, 2013. Вып. 11. С. 146-151.

¹⁴<em>Станиславский К. С. </em>Собр. соч.: В 8 т. М., 1961. Т. 8. С. 158–160.

¹⁵Вероятно, «доктор Каган», упомянутый в стихотворном послании Качалова к Ахматовой, написанном после ее отъезда <em>(</em><em>Тименчик</em><em> Р. Д. </em>Из <em>Именного указателя </em>к «Записным книжкам» Ахматовой. С. 148).

¹⁶См.: <em>Богомолов Н. А. </em>А. Ахматова в дневнике И. Н. Розанова. С. 200–223.

¹⁷Открывающей кавычки нет. Вероятнее всего, она должна была выделить лишь одно последнее слово.

Вот первое, что я усвоил, Когда в Кисловодск прискакал, И слух этот цену утроил Всех этих нарзанов и скал.

Была Турчанинова Анна И Бунина Анна была.¹⁸Как женщины, непостоянна Их слава-кокетка ушла.

Впоследствии лирой своею Прославилась Ростопчина.¹⁹Но строгая критика ею Не надолго увлечена.

Претензий на первое место Немало имела она — Мицкевича раньше невеста И Павлова после жена.²⁰

Хоть Брюсов весьма осторожно Когда-то ее воскресить Пытался,²¹ но разве возможно С Ахматовской славой сравнить?

Скупы ее строки, но четки, В них женская гордость и грусть. Особенно славились «Четки», Я многое знал наизусть.

Над ней Виноградов трудился, Но был тот анализ бескрыл.²²Георгий Иваныч гордился, Что он ее первый открыл.²³

Но в Царском Селе на вокзале Пробился негадан-неждан,

¹⁸Анна Александровна Турчанинова (1774-1848) и Анна Петровна Бунина (1774–1829) — русские поэтессы.

¹⁹Евдокия Петровна Ростопчина (урожд. Сушкова, 1811—1858), поэтесса.

²⁰Речь идет о поэтессе Каролине Карловне Павловой (урожд. Яниш; 1807–1893). Действительно, она была невестой А. Мицкевича, но стала женой прозаика Николая Филипповича Павлова (1803–1864).

²¹Имеется в виду двухтомное Полное собрание сочинений К. Павловой под редакцией В. Я. Брюсова (М., 1916).

²²Речь идет о работах Виктора Владимировича Виноградова (1895-1969) «О поэзии Анны Ахматовой: Стилистические наброски» (Л., 1925) и «О символике Анны Ахматовой: Отрывки из работы о символике поэтической речи» (Литературная мысль: Альманах. Пг., 1922. Кн. 1). В 1923 году Розанов записал: «Провожали с Н. К. <Гудзием> Анну Ахматову до дому: Говорила о 1) критиках формальн<ого> метода — отрицательно, особ<енно> о работе Виноградова — „это совсем не нужно" — „я еще не история" и т. п.» <em>(Богомолов Н. А. </em>А. Ахматова в дневнике И. Н. Розанова. С. 221).

²³О своих отношениях (многое скрывая) Г. И. Чулков (1879–1939) рассказывал Розанову в 1919 году (Там же. С. 211–213). Подробнее об этом см.: <em>Тименчик</em><em> Р. </em>1) «Записные книжки» Анны Ахматовой: Из именного указателя. I // Эткиндовские чтения. СПб., 2006. [Вып.] II—III. С. 265—266; 2) Из <em>Именного указателя</em><em> к</em><em> </em>«Записным книжкам» Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Симферополь, 2012. Вып. 10. С. 146—165. Вторая статья значительно подробнее, однако использует не все сведения из первой.

Пока по платформе шагали, Поэзии новый нарзан.

Кузьмин <так!>, расставляющий «Сети», Ее с предисловьем издал,²⁴И был уже год двадцать третий, Когда я ее увидал.

Тот год был и годом «Плеяды» .²⁵И с этой «Плеядой» моей, И с Гудзием, мужем отрады²⁶Мы весело двинулись к ней.

Квартирки японская сказка, Экзотика и красота — Меня поразила окраска, И синий, и желтый цвета.

Был мудр ее взгляд, как Вергилий, И профиль был сух, как вопрос. Не помню, о чем говорили, Запомнились челка и нос.

Мне памятна встреча другая: Над городом ночи ковер. По улицам сонным шагая, О Блоке вели разговор.²⁷

С Васильевского до Фонтанки Срывались с ахматовских губ Рассказы о бабке-гречанке, О том, что ей Киев не люб.

Бывало, иные рассказы, Как дым, вылетают в трубу, Но это припомнил я разом, Как только попал в ЦЕКУБУ.

Явилась. Но был озабочен Ее изменившийся лик.²⁸Кавказом пленялась не очень, На почту скорей норовит.

Но кто здесь подолгу нахмурен? Здесь чаще веселая речь.

²⁴Имеется в виду предисловие М. Кузмина (Розанов упорно пишет его фамилию с мягким знаком), автора сборника стихов «Сети» (М., 1908), к первой книге Ахматовой «Вечер» (СПб., 1912).

²⁵Речь идет о книге Розанова «Пушкинская плеяда. Старшее поколение» (М., 1923). Текст надписи на ней: «Любимому поэту Анне Андреевне Ахматовой. 16.8.23» <em>(</em><em>Тименчик</em><em> Р. Д. </em>Из <em>Именного указателя </em>к «Записным книжкам» Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 11. С. 153). Отметим, что 16 августа Розанов с Ахматовой никак не мог видеться, следует читать: 16.7.

²⁶Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965), литературовед. В 1923 году был вместе с Розановым в Петрограде и в санатории под ним.

²⁷Речь идет о разговоре 18 августа 1923 года, когда Розанов и Гудзий провожали Ахматову. См.: <em>Богомолов Н. А. </em>А. Ахматова в дневнике И. Н. Розанова. С. 221.

²⁸Вариант строки: «Еесредоточенный лик».

Орбелли <так!>, Маршак и Шамурин²⁹Ее постарались развлечь.

Вниманьем ее овладели, Нередко тут слышался смех.³⁰Шамурин, Маршак и Орбелли Явились счастливее всех.

И выбор ее был недурен, Но был ли меж ними раздор?³¹Орбелли, Маршак и Шамурин Умели вести разговор.

Печатать ее перестали. Они ж стерегли каждый шаг И вместе стихи с ней читали Шамурин, Орбелли, Маршак. Была она всем им соседка — Во флигеле я обитал, И в «Дом» приходя, очень редко Ее я одну заставал.

Я ей сообщил, что Волошин Рассказывал нам про дуэль,³²И после был сам огорошен, Попав неожиданно в цель.

«О, как Вы меня взволновали, Я знаю, что он не со зла, Спасибо, что Вы рассказали, Но я, я всю ночь не спала».

Не знаю о «звуке пощечин»³³И был или не был прицел. Но был Г<умилев> окорочен, Ведь он уже был офицер.³⁴

Конечно, они не для вида Разрезали узел тугой, Но там, где иному обида, Беспечно смеялся другой» .³⁵

Приветливая и простая Встречалась со мной каждый раз,

²⁹Рубен Абгарович Орбели (1880-1943) — брат знаменитых Л. А. и И. А. Орбели, юрист, ученик Б. В. Никольского (был женат на его сестре), в конце 1920-х годов работал в Библиотеке Академии наук. В 1930-е стал одним из основателей подводной археологии. Евгений Иванович Шамурин (1889—1962), литературовед и книговед. Один из составителей знаменитой антологии «Русская поэзия ХХ века» (М., 1925).

³⁰Первоначально: «Другие, быть может, робели, / Не смели вниманья привлечь».

³¹Незачеркнутый вариант: «Какой же тут может быть спор». ³²Речь идет о дуэли М. А. Волошина и Н. С. Гумилева 22 ноября 1909 года, вызванной раскрытием истории Черубины де Габриак.

³³Имеется в виду реплика И. Ф. Анненского после того, как Волошин ударил Гумилева: «Достоевский прав: звук пощечины, действительно, мокрый» <em>(Волошин М. </em>Собр. соч. / Под общ. ред. В. П. Купченко и А. В. Лаврова, при участии Р. П. Хрулевой. М., 2008. Т. 7. Кн. 2. С. 450).

³⁴Гумилев офицером не был, высший его чин — прапорщик.

³⁵Вписано на полях и не зачеркнуто: «Задорно смеялся другой».

Но вскоре, как белая стая,³⁶

В дорогу она поднялась.

Знать, письма ее одолели,

Согнали с Кавказской земли,

Шамурин, Маршак и Орбели

Ее удержать не могли.

Она отлетела до срока,

И, взвешивая каждый шаг,³⁷

Бродили потом одиноко

Шамурин, Орбели, Маршак.

Далее в дневнике Лукницкого под рубрикой «Август—сентябрь 1927» записано: «Раз или два в Шереметевском доме был Маршак. Пунин и тут — ревнует. <…> Орбели (он и она) были один раз у АА с визитом» (Лукницкий, 289). А между тем разговоры с Орбели были для нее очень важны. «…Жизнь АА за последние годы складывалась так, что все окружающие ее люди были так загружены своими жизненными тяготами, так обременены, что стоило их толкнуть, и они могли бы пойти ко дну. Они наваливались этой тяжестью на АА, и она выносила их тяжести на себе. <…> И потому ей не хотелось ничего, не хотелось ни лечиться, ни выздоравливать, ни уехать, ничего не хотелось. <…> И вдруг в Кисловодске встретился Орбели. Она почувствовала, что она может свалить на него свою собственную тяжесть, потому что он сильный. И она это сделала, и стала легкой, веселой, не обремененной никаким грузом и здоровой. <…> Первый раз за много лет АА встретился человек, который принял ее груз на себя, принял, не заметив этого сам и не зная этого…»³⁸ И на этом, кажется, кисловодский сюжет в жизни Ахматовой заканчивается.

³⁶Подразумевается название третьего сборника стихов Ахматовой «Белая стая» (1917).

³⁷Как варианты, вписано: «Задумчивые, как ишак» и «И медленно меряя шаг».

³⁸Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 169.