DOI: 10.31860/0131-6095-2019-1-162-170

<em><strong>©</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>И.</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>А.</strong></em><em><strong> </strong></em><em><strong>Назаро</strong></em><em><strong>в</strong></em><em><strong> </strong></em>

<strong>ЛИТЕРАТУРНО</strong><strong>Е</strong><strong> </strong><strong>МОШЕННИЧЕСТВО: </strong><strong>ДЕЛ</strong><strong>О</strong><strong> </strong><strong>«БИЛЛЕ</strong><strong>К</strong><strong>ТРИС</strong><strong>Т</strong><strong>А</strong><strong>»</strong><strong> </strong><strong>Я</strong><strong>К</strong><strong>ОВ</strong><strong>А</strong><strong> </strong><strong>Г</strong><strong>АНЗ</strong><strong>Б</strong><strong>УР</strong><strong>Г</strong><strong>А</strong>

Восприятие художественной литературы не в рамках контекста искусства, а как источника материальных ценностей (заработка, привилегий и т. д.) в 1920–1930-х го- дах — тема актуальная и многогранная. Обратив внимание на отечественную перио- дику указанного периода, можно ознакомиться как с упоминанием внушительных гонораров некоторых литераторов, так и с темой писательской бедности. Например, в январе 1926 года Алексей Толстой в интервью «Вечерней Москве» на вопрос об ав- торском гонораре за пьесу «Заговор императрицы» ответил, что точную сумму указать не может, но уверен, что «за 10 месяцев им получено гораздо больше, чем получал ког- да-то Л. Андреев в самые урожайные для себя годы — за все свои пьесы, ставившиеся в течение тех же десяти месяцев!»1 Начинающие авторы, не скрывавшие своих матери- альных интересов, в периодике не только становились предметом высмеивания, но ви- делись как серьезная проблема советской литературы. Так, в журнале «Читатель и пи- сатель» приводилось интервью с пятнадцатилетним поэтом, пришедшим в Москву пешком из Рязани: «Я <…> служил подмастерьем и получал всего 9 р. 20 к. в месяц, а стихотворение в 28 строк написал в один вечер и получил за него 14 рублей. У меня <…> сложилось убеждение, что если я буду писать хотя бы по 12 строчек в сутки, то и это может дать около 500 руб. в месяц».2 Количество новоявленных литераторов (точнее — тех, кто утверждал, что является литератором) росло: в статье «Быть писа- телем» сообщалось, что на вопрос «чем занимаетесь?» шесть тысяч советских граждан ответили «Я писатель!», а еще восемь тысяч человек оказались поэтами.3 Характер- ным было и то, что часть начинающих авторов не стремилась постигать литературное ремесло, а занималась литературным мошенничеством — явлением незаконным, но способным принести искомые ценности в более короткие сроки. В периодической печати 1920–1930-х годов термин «литературное мошенничест- во» использовался для характеристики целого ряда ситуаций: незаконного издания произведений (нарушение авторского права), случаев литературного воровства (пуб- ликации под своим именем чужих произведений), использования сторонне привле- каемых авторов (т. н. литературных «рабов» или «негров»), фактов открытого заимст- вования и плагиата, фальшивых интервью и ряда других случаев. Пресса осуждала литературных воров: В. Ковалева, опубликовавшего под своей фамилией стихи С. Не- жинцева («Тоннель») и Монтевилло («Весеннее»), П. Корюкина — за стихотворения «Стройка» (М. Шефер) и «Мускул» (Б. Борецкая) и других лже-писателей. Отметим, что ситуация возможной кражи у настоящего автора его произведений принимала

1 [Б. п.]. Алексей Толстой о себе, об «Азефе», «Заговоре», своем гонораре и о новых своих работах // Вечерняя Москва. 1926. 13 янв. № 11. С. 3. 2 <em>Новокшонов</em><em> </em><em>И</em>. О литературных «ходоках» // Читатель и писатель. 1928. № 7–8. С. 7. 3 <em>Мин</em><em>д</em><em>лин</em><em> </em><em>Эм</em>. Быть писателем // Вечерняя Москва. 1926. 20 фев. № 44. С. 3.

<em>163</em><em>Д</em><em>ел</em><em>о</em><em> </em><em>«</em><em>би</em><em>л</em><em>лектриста</em><em>»</em><em> </em><em>Я</em><em>к</em><em>ов</em><em>а</em><em> </em><em>Г</em><em>анзбурга</em>

иногда необычную форму — литератор Иван Новокшонов в статье «О литературных „ходоках“» приводил письмо психически больного поэта Вощинина: «Простите, что надоедаю вам, но я никак не могу добиться у наркома Луначарского согласия на выда- чу мне гонорара за мои произведения, издаваемые под фамилией А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов и И. А. Крылов. Одолжите мне десять рублей, пока я добьюсь полу- чения денег из Госиздата…».4 В упомянутом источнике освещалась и другая крайность поведения начинающих авторов — некоторые разочаровавшиеся писатели публично сводили счеты с жизнью: автор статьи сообщал о шести случаях суицида в Доме Герце- на в 1926 году (и об одном — в 1927 году). Упоминания о литературных мошенничествах в периодических изданиях 1920– 1930-х годов появлялись в публикациях различного характера: от редакционных ста- тей-размышлений о курсе и состоянии советской литературы5 до освещения судебных разбирательств, от сатирических фельетонов до травли того или иного автора — «обви- няемыми» в разное время оказывались как писатели и поэты (О. Э. Мандельштам, В. Г. Шершеневич, М. А. Шолохов), так и просто аферисты. В 1934 году, за несколько месяцев до Первого съезда советских писателей, широкое распространение в отечест- венной прессе получили две истории, в центре внимания которых оказались литера- турные мошенники Соломон Оскарович Бройде и Яков Давидович Ганзбург («весовые категории» аферистов были неравны и определялись в печати по соотношению «Брой- де — десять Ганзбургов»).6 В данной статье мы изложим некоторые подробности био- графии малоизвестного писателя Я. Д. Ганзбурга, а также сведения о литературном скандале, в котором он был замешан. В письме к М. Горькому от 15 июня 1929 года7 Ганзбург привел несколько сведе- ний из своей биографии: он родился в 1897 году в селе Макошино (Черниговская гу- берния), во время Гражданской войны был на хозяйственных и строительных работах, в начале 1920-х годов увлекся литературой и редакторским делом. Персона Ганзбур- га упоминается в справочнике псевдонимов И. Ф. Масанова, где приводится краткая характеристика деятельности (журналист, редактор, писатель и драматург), указаны используемые псевдонимы («Яков Черномор», «Я. Черномор», «Яков Запорожец») и различные публикации («Кусты и зайцы», «Весна», «Весенняя быль»).8 В рукопис- ной энциклопедии художественной литературы и искусств А. М. Фемелиди на 1931 год приводятся сведения лишь о романе «Кусты и зайцы».9 Размещенные на страницах книг Ганзбурга посвящения, а также его переписка с редакциями и другие документы позволяют сделать вывод о том, что у писателя была сестра Софья, а также супруга Мария Ивановна Юдина-Ганзбург. Отметим, что биография Ганзбурга изобилует не- проясненными эпизодами и является перспективной темой для отдельного научного разыскания. Часто материалом для исследования жизни и творчества малоизвестного писателя служат задокументированные пересечения с более известными литератора- ми, и ниже мы обратим внимание на некоторые из них. В начале 1920-х годов Ганзбург был редактором владимирского литературного сборника «Рассвет», где публиковались авторы, представлявшие собой различные ху- дожественные направления: от В. Я. Брюсова и А. И. Безыменского до «Рабочего Дмитрия» и других малоизвестных литераторов (а также коллективные произведе- ния). К некоторым публикациям упомянутого издания возможен дополнительный комментарий: так, в феврале 1921 года Ганзбург отправил письмо в ЛИТО московско-

4 <em>Новокшонов</em><em> </em><em>И</em>. О литературных «ходоках» // Читатель и писатель. 1928. № 7–8. С. 7. 5 Тема мошенничества в области искусства распространялась не только на литературу, но и на музыку, а также кинематограф. Например, в редакционной статье «Маска Чаплина» (Ве- черняя Москва. 1925. 3 авг. № 194) обнаруживаются сообщения о мошенниках в области зару- бежного искусства, в частности аферисте Чарли Аплине, выдававшем себя за Чарли Чаплина. 6 <em>Замойский</em><em> </em><em>П</em>. Накануне суда // Вечерняя Москва. 1934. 15 мая. № 110. 7 ИМЛИ. Архив А. М. Горького. КГ-П. № 19-2-1. Л. 1. 8 <em>Масанов</em><em> </em><em>И. </em><em> </em><em>Ф.</em><em> </em>Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деяте- лей: В 4 т. М., 1960. Т. 4. С. 121. 9 РГАЛИ. Ф. 626. Оп. 1. № 7. Л. 182.

<em>164</em><em>И</em><em>. </em><em> </em><em>А</em><em>.</em><em> </em><em>Назаров</em>

го Главполитпросвета — лично Брюсову.10 Редактор «Рассвета» просил известного пи- сателя прислать какой-либо материал для литературного сборника (упомянем и то, что автор письма подчеркивал тяжесть своего положения и в целом литературной ра- боты в городе Ковров).11 В ответ на просьбу, как мы полагаем, Брюсов отправил сти- хотворение «Апрель», опубликованное в 5-й книге сборника.12 Материалом для исследования биографии Ганзбурга является его переписка с пи- сателем А. С. Неверовым, а также различные очерки, посвященные им памяти автора повести «Ташкент — город хлебный».13 Начинающий литератор упоминал, что при- сутствовал в Москве в октябре 1920 года на Первом Всероссийском съезде пролетар- ских писателей, куда вместе с драматургом Е. Н. Локтевым был делегирован от влади- мирского «губнароба». В указанное время они познакомились с Неверовым в квартире у А. С. Серафимовича.14 «Квартирный вопрос» был сложно разрешим для начинаю- щих авторов — в одной из редакций воспоминаний Ганзбурга приводилась примеча- тельная история о том, как вместе с Неверовым и Локтевым они пытались воплотить в жизнь мечту о писательской коммуне: «У меня созрела мысль, которую я стал осу- ществлять — создать коммуну в одной из загородных дач Москвы. <…> Пришлось отремонтировать двухэтажную дачу. <…> Нашей мысли — жизни в „даче писателей“ не суждено было сбыться: назначенная нам плата оказалась для нас высокой, и мы бросили эту мысль».15 Впоследствии, в 1922 году, писатели продолжали видеться в Москве — у Локтева и другого литератора — П. Ярового.16 После съезда пролетарских писателей, вспоминал автор очерка, Неверов часто отправлял в журнал «Рассвет» свои произведения, однако начало переписки между литераторами носило конфликтный характер. Неверов был возмущен тем, что редак- тор сменил название его рассказа «Стишок» на «В тисках» — самарский писатель по- спешил указать Ганзбургу, что такое поведение непозволительно по отношению к «старому литератору», известному со времен В. Г. Короленко. В начале 1920-х го- дов, во время голода в Поволжье, Ганзбург обратился к Неверову с предложением сов- местной работы над журналом «Ковров» — Ганзбург сетовал на то, что вокруг него не было никаких литературных сил и опытных литераторов, знавших тонкости изда- тельской деятельности. Ганзбург достаточно высоко оценивал свой вклад в развитие литературного дела: «…вся организация и возглавляющая работа по собиранию и ор- ганизации всех творческих сил Владимирской губернии лежала исключительно на мне. Мне приходилось ведать и собранием литературного материала, и изданием, и ре- дактированием».17 В марте 1922 года редактор «Рассвета» просил Неверова прислать художествен- ное произведение на тему голода — адресат признавался, что все, написанное на эту тему, успел отдать в другие издания. (Однако следующее письмо содержало информа- цию о том, что самарский литератор отправил в «Рассвет» некое произведение «Ужасы

10 РГБ. Ф. 386. Оп. 82. № 9. Л. 1. 11 Обратный адрес, указанный в письме: «г. Ковров, ул. Георгиевская, д. 21». Отметим и то, что не все номера «Рассвета» были изданы в Коврове. № 6 сборника за 1921 год был опубликован в городе Вязники — под редакцией Ганзбурга в издательстве «Коллектив писателей „Новым пу- тем“». 12 Рассвет: Литературный сб. [Ковров], 1921. Кн. 5. С. 5. 13 <em>Г</em><em>анзбург</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>Воспоминания об А. С. Неверове // Львов-Рогачевский В. Л. Книга для чте- ния по истории новейшей русской литературы. Рабоче-крестьянское творчество за 30 лет. Л., 1925. С. 204–205. 14 В дневниках Неверова (Александр Неверов. Из архива писателя. Исследования. Воспо- минания. Куйбышев, 1972) сохранились воспоминания об А. Серафимовиче, Г. Чулкове, А. Но- викове-Прибое, но не о Ганзбурге. 15 <em>Черномор</em><em> </em><em>Я. </em><em> </em>[Ганзбург Я. Д.]. Александр Сергеевич Неверов. Воспоминания (1921– 1923) // РГАЛИ. Ф. 337. Оп. 1. № 287. Л. 2. 16 В справочниках «Вся Москва» за 1920-е годы указано, что Локтев (как представитель «Коллектива писателей им. Неверова») проживал по адресу: Сытинский тупик, д. 1, кв. 59, а П. Яро- вой (наст. имя — Федот Емельянович Комаров) по адресу: Арбат, Староконюшенный переулок, д. 33, кв. 10. 17 <em>Черномор</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>[Ганзбург Я. Д.]. Александр Сергеевич Неверов. Л. 1.

<em>165</em><em>Д</em><em>ел</em><em>о</em><em> </em><em>«</em><em>би</em><em>л</em><em>лектриста</em><em>»</em><em> </em><em>Я</em><em>к</em><em>ов</em><em>а</em><em> </em><em>Г</em><em>анзбурга</em>

голода».) В одном из писем Неверова примечательна положительная характеристика личных качеств адресата: «К чести вашей нужно сказать, что вы очень добрый, чуткий на нищету писательскую, а если мне иногда и приходится говорить о гонорарах, то ведь не я, нужда говорит, чтобы ей шею сломал. Я, если угодно знать, противник де- нег, ненавижу их и никогда бы не подумал о них, если бы у меня не была семья в пять человек».18 Весной того же года Ганзбург заболел туберкулезом и отправился на лече- ние в подмосковный санаторий — находясь в Москве проездом, он встречался с Неве- ровым на Пречистенском бульваре. В воспоминаниях Ганзбурга был запечатлен и последний год жизни Неверова: «Помню последний год его жизни — двадцать третий. Зашел к нему, когда он жил уже с семьей на Староконюшенной.19 Застал его с Силычем (Новиковым-Прибоем) за чар- кой вина. Была только одна чарка — и Неверов предложил: „Ну, друг, выпьем что ли… не побрезгуй, что одна…“. И налил. После беседы он повел меня в смежную комнату, отдельную, где он работал — взял новый экземпляр пьес, только что изданный „Крас- ной новью“, и написал: „Дружески на память. А. Неверов. 12/VIII — 23. Москва“».20 24 декабря 1923 года Неверов скончался — среди многочисленных очерков о жиз- ни писателя на страницах различных изданий обнаруживаются и воспоминания Ганз- бурга.21 В машинописной редакции очерка с авторской правкой от 21 декабря 1926 го- да было отмечено: «В последних днях декабря 1923 года я подъезжал ночью к Гомелю. В душном — третьеклассном вагоне было людно, грузно, накурено. Весь вечер я думал о том, что приездом в Москву я займусь возрождением литературного журнала „Рас- свет“, который мной был основан в небольшом уездном городе Коврове, Владимир- ской губ., и затем под моей же редакцией был перенесен во Владимир, и в Москву. Среди многих моих сотрудников даровитых, был у меня на первом плане — Неверов. В этот вечер я почему-то особенно думал о Неверове, потому лишь, что считал его исключительным художником современности и по умению дать в коротких вещах — лицо жизни, живые вещи».22 В беллетризованных воспоминаниях Ганзбург призна- вался, что во время той поездки случайно узнал о смерти Неверова, заглянув в газету попутчика. За три последующих года, не без скепсиса констатировал Ганзбург, жизнь и творчество Неверова оказали услугу новому поколению издателей и критиков, кото- рые зарабатывали на переиздании его произведений и создавали себе имя, комменти- руя его творчество. Очерк Ганзбурга насыщен революционным пафосом — умершего писателя вслед за М. Горьким он называл «красным Чеховым», а также «верным сыном Октябрьской революции», который, как все честные писатели, прошел через дорогу мучений и ни- щеты. Лейтмотивом очерка является противопоставление бедности настоящих со- ветских писателей и разжившихся авторов эпохи НЭПа. Смерть Неверова, по мысли автора очерка, должна была напомнить, что «пора писательской братии, всем верно понявшим заветы Октября, — совместным коллективным путем, отстаивать жизнь, свободную от всяких пут прошлой буржуазной марки и теперешней развращенной раз- лагающим НЭПом».23 Указывал он и на то, что обращался к Неверову за помощью от- носительно литературного мастерства, однако, ознакомившись с творчеством Ганзбур- га, сложно представить, что ему помогли советы более опытного литератора. В 1925 году в Доме Герцена был открыт «Коллектив рабоче-крестьянских писате- лей им. А. С. Неверова» — в справочнике «Вся Москва» главная задача коллектива была сформулирована следующим образом: «…посредством литературно-художественного

18 Там же. Л. 2. 19 В справочнике «Вся Москва» за 1920-е годы указан следующий адрес Неверова: Арбат, Староконюшенный переулок, д. 33, кв. 11. 20 <em>Черномор</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>[Ганзбург Я. Д.]. Александр Сергеевич Неверов. Л. 4. 21 <em>Черномор</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>[Ганзбург Я. Д.]. Воспоминания об А. С. Неверове (1920–1923) // Наш труд: Сб. литературы, драмы и критики. Иваново-Вознесенск, 1924. № 2. С. 104–105; <em>Г</em><em>анзбург</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>Вос- поминания об А. С. Неверове. С. 204–205. 22 <em>Черномор</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>[Ганзбург Я. Д.]. Александр Сергеевич Неверов. Л. 1. 23 <em>Г</em><em>анзбург</em><em> </em><em>Я.</em><em> </em>Воспоминания об А. С. Неверове. С. 205.

<em>166</em><em>И</em><em>. </em><em> </em><em>А</em><em>.</em><em> </em><em>Назаров</em>

творчества пробуждать самосознание трудовых масс и способствовать переустройству быта на основе октябрьских завоеваний». Коллектив стремился объединить «всех пи- сателей и поэтов, вышедших из рабочей или крестьянской среды».24 Председателем правления значился Н. А. Афиногенов, его заместителем Н. П. Телешев, секретарем Е. Н. Локтев; последним в списке членов коллектива был указан Я. Ганзбург.25 При- мечательно, что к 1927 году «коллектив» сменил адрес (вместо Тверского бульвара, д. 25 — ул. Герцена, д. 6, кв. 77), а также своих руководителей: председателем числил- ся Ф. Е. Комаров, секретарем — С. М. Минаев. Однако несмотря на всеобщее внима- ние к «красному Чехову», память писателя почтили по-разному: так, в ноябре 1925 го- да газета «Вечерняя Москва» в редакционной статье «Литературные суды» сообщала, что вдова писателя предъявила иск против ГИЗ за публикацию без ее ведома хресто- матии с несколькими произведениями А. Неверова (составителями были указаны Л. Гинзбург, Е. Сидоров, А. Шапиро, С. Шувалов).26 Произведение, ставшее центральным в литературной судьбе Якова Ганзбурга — роман «Кусты и зайцы», первый и второй том которого были изданы в 1930 и 1931 го- дах в издательстве «Федерация» тиражом в 5000 экземпляров каждый. В центре сю- жета романа — столкновение повседневной жизни еврейской общины с историческими событиями 1914–1918 годов: в произведении любовный и социальный конфликты переплетались с политическим и другими. Книга Ганзбурга и ее различные пласты могут стать предметом различных исследований, и из современных работ мы особо от- метим статью В. Ю. Вьюгина, в рамках которой роман «Кусты и зайцы» был рассмо- трен в контексте конспирологического нарратива русской литературы.27 В переписке Ганзбурга с издательством «Федерация» прослеживаются некоторые обстоятельства работы над вторым и третьим томами романа. Так, в январе 1931 года писатель обратился в издательство с заявлением: «Ввиду нужды — прошу в счет вто- рого тома „Кусты и зайцы“ уплатить мне причитающуюся сумму полностью. Нужда острая — невыплата не даст возможности закончить третий том. Прошу вас выдать мне в срочном порядке, так как я нахожусь в тяжелом положении и невыплата озна- ченных денег приостановит и сорвет мою работу, которую я закончу в ближайший месяц».28 В мае того же года Ганзбург сообщал главе издательства Г. М. Шульцу о том, что закончил вчерне третий том романа «Кусты и зайцы», обещал выправить книгу к августу и просил выслать аванс в размере 250 рублей, сообщая при этом: «У меня острейший туберкулез легких и я зверски голодаю. Надеюсь на удовлетворение моей просьбы. Рукопись сдам аккуратно, как и все предыдущие сдавал».29 Вероятно, срок сдачи романа был продлен, поскольку 16 сентября 1932 года издательство рекомендо- вало автору поторопиться со сдачей материала. В период 1929–1933 годов роман «Кусты и зайцы» проходил внутреннее рецен- зирование, о чем свидетельствуют рукописные отзывы С. Мстиславского, А. Тихонова и других литераторов — членов издательства.30 Рецензии в основном носили отри- цательный характер — произведение Ганзбурга критиковали за отсутствие связей между частями романа, явные хронологические провалы, слабость и невыразитель- ность (за исключением нескольких эпизодов) сюжета. В меньшей степени крити- ковались художественно-выразительные средства — рецензенты, хоть и находили в различных эпизодах чрезмерность описаний, но к литературному языку претензий практически не предъявляли и видели в авторе беллетриста. Добавим, что в своих письмах Ганзбург неоднократно благодарил М. Горького и П. П. Крючкова за ока-

24 Вся Москва. М., 1925. С. 395. 25 В справочнике «Вся Москва» за 1925 год упоминается «ГАНЗБУРГ. Гоголевский бул., 25, кв. 19 (Коллект. писат. им. Неверова)» (Там же. С. 368). 26 [Б. п.]. Литературные суды // Вечерняя Москва. 1925. 2 нояб. № 262. С. 3. 27 <em>Вьюгин</em><em> </em><em>В.</em><em> </em><em>Ю</em>. Роман о зайцах и советский канон (Конспирологическая морфология пери- ферийного текста) // Русская литература. 2015. № 4. С. 42–55. 28 РГАЛИ. Ф. 625. Оп. 2. № 3. Л. 9. 29 Там же. 30 Там же. Оп. 1. № 103. Л. 86–97.

<em>167</em><em>Д</em><em>ел</em><em>о</em><em> </em><em>«</em><em>би</em><em>л</em><em>лектриста</em><em>»</em><em> </em><em>Я</em><em>к</em><em>ов</em><em>а</em><em> </em><em>Г</em><em>анзбурга</em>

занную ими помощь в издании первых двух томов романа и просил помочь с улуч- шением бытовых условий жизни (получением жилплощади) для работы над третьим томом.31 22 февраля 1934 года в «Литературной газете» была опубликована редакционная заметка «Литературное мошенничество», где сообщалось, что в 1930 году издательст- во «Федерация» не только опубликовало роман Ганзбурга, но и с большим участием отнеслось к молодому литератору: благодаря ходатайству Горкома писателей его мате- риально-бытовое положение было улучшено.32 За последующие два года писатель опубликовал второй том романа и сдал в редакцию третий том, попутно Ганзбург до- бился предоставления ему комнаты в Москве, а также спецснабжения и различных пособий. Однако летом 1933 года в Горком писателей поступило заявление от литера- тора Иосафа Ариановича Любича-Кошурова о том, что автором всех трех частей рома- на «Кусты и зайцы» является он, а не Ганзбург. В заявлении сообщалось, что Ганзбург поручил ему написание романа и оплачивал эту работу мелкими суммами, а впослед- ствии присвоил себе авторское право. Горком рассмотрел заявление, осуществил про- верку и признал авторство за потерпевшим, однако Ганзбург выступил с требованием проверки выводов Горкомитета, для чего была создана комиссия во главе с В. Кирпо- тиным, К. Горбуновым и Вс. Ивановым. Протокол постановления специальной комиссии за подписью В. Кирпотина и К. Гор- бунова проливает свет на различные стороны скандала.33 Согласно архивному доку- менту, для рассмотрения дела комиссия получила в свое распоряжение часть руко- писей первого и второго томов романа «Кусты и зайцы», черновики третьего тома, а также черновики пьесы «Дзержинский» и старые литературные произведения обоих писателей. В постановлении сообщалось, что в процессе первого допроса Ганзбург категорически настаивал на том, что все три тома романа были написаны им самим, а Любич-Кошуров отвечал исключительно за художественное редактирование. В про- токоле подчеркивалось, что под термином «художественное редактирование» Ганз- бург подразумевал обработку стиля, дорисовку образов, написание заново отдельных сцен и правку орфографии. Комиссия сопоставила текст рукописи первого тома рома- на с текстом первой изданной книги, а также сравнила стиль романа «Кусты и зайцы» с дореволюционной прозой Любича-Кошурова и установила, что рассказы последнего были включены во второй том романа. Особое место в постановлении занимают сведения о перекрестном допросе обоих литераторов с целью выявления их знакомства с содержанием обоих томов книги «Кусты и зайцы», а также определения их культурного уровня. Комиссия определила, что рукописи Любича-Кошурова полностью вошли в текст первого тома, а рукописи Ганзбурга, напротив, практически не совпадают (за исключением отдельных выраже- ний и внешней ситуации) с текстом книги. Во время рассмотрения дела было установ- лено, что Ганзбург не знал, что Любич-Кошуров вставил во второй том книги свои ста- рые рассказы. Примечательно и то, что «автор» очень слабо разбирался в содержании «собственных» книг, а «культурный уровень Ганзбурга явно низок для художествен- ного оформления материала, легшего в основу книги, чего опять-таки нельзя сказать о Любич-Кошурове».34 Публикации Ганзбурга (очерки о Неверове, «Весенняя быль») были охарактеризованы комиссией как «кричащая безграмотность» и «литературно- беспомощные попытки». Обвиняемый не смог предоставить комиссии доказательств в пользу написания им третьего тома романа, а также пьес «Дзержинский» и «Фрунзе»,35

31 Письмо Я. Ганзбурга к М. Горькому от 11 октября 1931 года (ИМЛИ. Архив А. М. Горь- кого. КГ-П. № 19-2-3); Письмо Я. Ганзбурга к П. П. Крючкову от 9 сентября 1932 года (Там же. КК-РЛ. № 4-5-4). 32 [Б. п.]. Литературное мошенничество // Литературная газета. 1934. 22 фев. № 21. С. 4. 33 Постановление Комиссии Оргкомитета по делу о присвоении Я. Д. Ганзбургом авторских прав на литературные труды И. А. Любич-Кошурова // РГАЛИ. Ф. 2196. Оп. 2. № 76. Л. 1–5. 34 Там же. Л. 2. 35 В письме к П. П. Крючкову от 20 сентября 1932 года (ИМЛИ. Архив А. М. Горького. КК-РЛ. № 4-5-5) Ганзбург сообщал, что рецензент Кирстен (из редакции «История Гражданской <em>168</em><em>И</em><em>. </em><em> </em><em>А</em><em>.</em><em> </em><em>Назаров</em>

в то время как Любич-Кошуров передал специалистам рукописи черновиков этих про- изведений.36 Уже во время работы комиссии Ганзбург признался в том, что «художественное редактирование» всех томов романа принадлежало Любичу-Кошурову, а также в том, что, вступая в договор с издательством, он умышленно не сообщил о соавторстве и не указал второй фамилии на титуле книги. Материальная сторона договора между писа- телями также не была выполнена полностью: Ганзбург сначала уверял специалистов в том, что полностью выплатил Любичу-Кошурову причитавшийся гонорар, но впо- следствии признал, что не доплатил тысячу рублей. Особо примечательным для ко- миссии было и то, что Ганзбург оказывал психологическое давление на писателя. Под влиянием свидетельских показаний Ганзбург сообщил, что, заведомо зная о смерти сына Любича-Кошурова, обращался с заявлениями к авторитетным работникам ЦКК РКИ с просьбой предоставить информацию относительно обстоятельств смер- ти.37 Свидетели единогласно подтвердили факты запугивания Любича-Кошурова (упо- миналось об умышленном афишировании Ганзбургом своих «высоких связей»). В заключении комиссии, помимо установленного факта мошенничества, сообща- лось, что Ганзбург (оказавшийся сыном лесопромышленника) на протяжении ряда лет пытался использовать литературу в явно корыстных и авантюристических целях. Подчеркнем, в выводах комиссии прослеживается определенный идеологический па- фос, что было характерно накануне Первого съезда советских писателей: о Ганзбурге сообщалось, что, «столкнувшись со старым литератором Любич-Кошуровым, он путем использования его слабоволия, материальной нужды, аполитичности, полной само- изоляции от советской общественности, а также путем запугивания и прямого шанта- жа, возмутительно, по-кулацки эксплуатировал его труд. Это могло случиться только на почве беспринципных, враждебных советским писателям взглядов на литературу со стороны Ганзбурга».38 Часть вины была возложена и на потерпевшую сторону — Любич-Кошуров при- знавался, что допустил крупную ошибку, дав возможность «беспринципному аван- тюристу» поставить себя в положение сочинителя, механически поставляющего част- ному заказчику литературные произведения. Однако причины этого «прозревший» Любич-Кошуров находил не в том, что после революции его произведения перестали печататься, а сам он испытывал серьезные материальные трудности, а в том, что «недооценивал значение советской литературы, как могучего орудия идеологического воздействия на общественность, что перед разбором дела и особенно во время разбора в нем произошел большой переворот в смысле пересмотра своих взглядов на советскую литературу и деятельность писателя и он докажет это последующей своей литератур- ной работой».39 Следующим произведением Любича-Кошурова должен был стать ро- ман «Вальпургиева ночь». Две главы романа и его тематическая схема показывают, что книга должна была отразить кризис германского общества 1930-х годов на при- мере судьбы художника Отто Кирхера, решившего стать «кюхельманом» («человек- кружка»), т. е. продавать свою кровь и внутренние органы за еду.40 Скандальную историю романа «Кусты и зайцы» Любич-Кошуров отразил в неда- тированном письме к известному библиографу И. Ф. Масанову: «Писать начал в дет-

войны») дал положительный отзыв на его пьесу «Фрунзе» и выразил мнение, что она может быть приемлема для МХАТа. Ганзбург просил П. П. Крючкова помочь с продвижением пьесы на сцену. 36 В статье Е. Бермонта «На ту же скамью» (Вечерняя Москва. 1934. 5 марта. № 3131. С. 1) сообщалось, что написанную Любичем-Кошуровым пьесу «Фрунзе» впоследствии переделывал писатель Лугин, а публиковаться она должна была под именами Соломона Бройде и Якова Ганз- бурга. 37 В качестве свидетелей в тексте постановления были указаны Лукашевич, Иванов, Шебу- ев, Добржинский. 38 Постановление Комиссии Оргкомитета по делу о присвоении Я. Д. Ганзбургом авторских прав… Л. 5. 39 Там же. 40 <em>Любич-Кошуров</em><em> </em><em>И.</em><em> </em><em>А.</em><em> </em>Вальпургиева ночь. Роман (1934) // РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. № 6961. Л. 1. <em>169</em><em>Д</em><em>ел</em><em>о</em><em> </em><em>«</em><em>би</em><em>л</em><em>лектриста</em><em>»</em><em> </em><em>Я</em><em>к</em><em>ов</em><em>а</em><em> </em><em>Г</em><em>анзбурга</em>

ском возрасте, печататься — с 17 лет, сначала в провинции, затем в Москве, где первые годы работал в сатирических журналах и в журналах для детей. После революции, ис- пытывая остро-материальную нужду, написал по предложению Я. Д. Ганзбурга роман „Кусты и зайцы“ в 3-х частях, две части коего (1 и 2) вышли под фамилией Ганзбурга. Кроме того, Любичем-Кошуровым для Ганзбурга были написаны 3 пьесы и повесть. В 1933–1934 гг. решением Мосгоркома и Оргкома писателей, а затем постановлением Верх<овного> Суда Любич-Кошуров был восстановлен в авторских правах».41 4 марта 1934 года в «Литературной газете» была помещена заметка «Дело Я. Ганз- бурга», сообщавшая о том, что в рамках выездной сессии московского горсуда под председательством С. В. Ястржембского началось слушание дела по обвинению писа- теля Ганзбурга в литературном мошенничестве: «В качестве эксперта по делу выделен Иванов Вс., привлечены 16 свидетелей. Общественный обвинитель — т. Зорин (Орг- комитет), защищает Ганзбурга т. Зорохович».42 Слушание дела проходило в Оргко- митете ССП СССР. Уже на следующий день в «Вечерней Москве» был опубликован судебный очерк Е. Бермонта «Человек со статьей», в котором были изложены харак- тер и результаты судебного разбирательства, их можно рассматривать как дополнение к уже изложенному нами заключению специальной комиссии. Несмотря на то, что ранее сообщалось об инстанциях, в которых числился Ганзбург, и публикациях его произведений, на суде обвиняемый уклончиво отвечал на вопросы о своей деятель- ности в период с 1923 по 1930 год: «Я создавал культурные ценности <…> Скитался. Служил в лесной конторе. А потом перешел в литературу. Мне тогда одну статью дали <…> уголовную. Из кодекса».43 В газете сообщалось, что, планируя устроить литера- турную карьеру, Яков Давидович обратился за помощью к литератору Лукашевичу — последний давал уроки начинающему писателю, однако, резюмировал Е. Бермонт: «Одно дело — издать роман, когда умеешь писать. Это всякий Бальзак умеет. А вот попробуй издать его, когда писать не умеешь! Тут-то надо быть Ганзбургом».44 Автор статьи упоминал и о договоре с Любичем-Кошуровым, и об успехе первого тома рома- на «Кусты и зайцы» (в достаточно саркастичном тоне Бермонт подмечал, что знатоки литературы из столовой Дома Герцена увидели в романе талант юного дарования — настоящему автору было 63 года), и об ускорении работы над вторым и третьим томом романа с помощью системы театральных эффектов — таинственных телефонных звон- ков, писем и преследователей.45 В заключении статьи о «литературном вечере», на котором открылось, что автор, «написавший» роман-трилогию, не успел его прочитать, Бермонт находил, что показательный суд был излишней мерой, поскольку безграмотный некультурный «сухаревец» Ганзбург не имел ничего общего с настоящими литераторами и портил репутацию всей советской литературы. Точка зрения Бермонта подверглась критике в статье «Дело „биллектриста“ Ганзбурга», опубликованной в «Литературной газете» 8 марта 1934 года. Автор статьи отвечал предшественнику: «Тов. Бермонт неправ. Эксплуатация человека человеком, конечно, не является характерной для взаимоотношений советских писателей. Но нельзя забывать о том, что если в деле Ганзбурга обвиняемый был один, то виновных можно насчитать больше», — последних автор статьи обнаруживал в составе различных писательских организаций, способствовавших вхождению в литературу подозрительных личностей, тянущихся не к искусству, а к материальным благам (квартирам, путевкам в дома отдыха и т. д.).46 Д. Кальм сообщал о самом пока- зательном произведении обвиняемого — его анкете в Горкоме писателей, где в графе профессионального статуса значилось авторское определение «биллектрист». Сообща- лось в статье и о том, что в отношении литературного скандала советский суд вынес следующее решение: Любич-Кошуров получил 5000 рублей и авторские права на ро- ман «Кусты и зайцы», а Я. Ганзбург — два года лишения свободы. Уже после оглашен- ного приговора в «Литературной газете» (от 10 марта 1934 года) на последней полосе была помещена карикатура «После процесса или краткая история о литературном зай- це (Карьера Ганзбурга)», состоявшая из двух частей: на первой был изображен трамвай с советской символикой и надписью «Литература», на прицепе которого ехал ухмыляющийся заяц, на второй части — все тот же заяц находился под конвоем милиционера. Впоследствии в парижской газете «Возрождение» была опубликована статья (по авторскому определению, в жанре «советского этюда») «Кусты и зайцы», которая представляла собой перепечатку упомянутой статьи Бермонта с немногочисленными комментариями — советская литература язвительно оценивалась сквозь призму лите- ратурного скандала: «Теперь, после славы советского писателя Ганзбурга, с его „социа- листическим реализмом“, только по случайности не объявленного даже за рубежом новым советским „достижением“, может казаться, что в советской литературе немало таких двойников. С виду „кусты“, а в кустах несчастные „зайцы“».47 Нам не удалось обнаружить сведений о дальнейшей судьбе Якова Давидовича Ганзбурга. На соответствующий запрос Центральный архив МВД России (ответ № 3/167716067151 от 29 декабря 2016 года) и Центральный архив ФСБ России (ответ № 10/А-Н-4440 от 21 ноября 2016 года) ответили, что документальными материалами о применении политической репрессии, аресте, судимости, нахождении в местах ли- шения свободы, в ссылке, высылке и другими данными относительно биографии Якова Ганзбурга не располагают — значит, вопрос остается открытым.

41 РГАЛИ. Ф. 317. Оп. 1. № 228. Л. 1. 42 [Б. п.]. Дело Я. Гансбурга // Литературная газета. 1934. 4 марта. № 26. С. 4. 43 <em>Бермонт</em><em> </em><em>Е</em>. Человек со статьей // Вечерняя Москва. 1934. 5 марта. № 53. С. 1. В письме к М. Горькому от 15 июня 1929 года (ИМЛИ. Архив А. М. Горького. КГ-П. № 19-2-1) Ганзбург сообщал, что с 1912 года начал работать на лесопильных заводах на Волге. Благодаря сохранив- шимся письмам Ганзбурга к П. П. Крючкову (Там же. КК-РЛ. № 4-5-1, 4-5-2) и Е. П. Пешковой (Там же. ФЕП-КР. № 18-34-1), известно, что с зимы 1930 до весны 1931 года писатель был под арестом в Козьмодемьянске и Йошкар-Оле — ему было предъявлено обвинение в контрреволю- ционной деятельности и вредительстве. Исходя из дальнейшей переписки Ганзбурга с Крючко- вым (Там же. КК-РЛ. № 4-5-3, 4-5-4), можно сделать вывод, что в июне 1931 года писатель нахо- дился на свободе. 44 <em>Бермонт</em><em> </em><em>Е</em>. Человек со статьей. С. 1. 45 Отметим, что сатирический образ столовой Дома Герцена достаточно часто фигурирует в отечественной прессе. В сентябре 1930 года в «Литературной газете» были представлены кари- катуры, высмеивающие процесс «смычки» в столовой Дома Герцена. Критиковалось заведение и по другим причинам: через год в той же газете (редакционная статья «Почему вас плохо кормят в столовой ВССП») сообщалось, что заведующий столовой Я. Розенталь был снят с должности за многочисленные нарушения (антисанитарные условия, отсутствие контроля со стороны хозяйст- венной комиссии), в том числе и за коммерциализацию столовой, обитателями которой оказы- вались не только писатели <strong>(</strong>[Б. п.]. Дела не по масштабу // Литературная газета. 1930. 24 сент. № 43. С. 3<strong>)</strong>. 46 <em>Каль</em><em>м</em><em> </em><em>Д</em>. Дело «биллектриста» Ганзбурга // Литературная газета. 1934. 8 марта. № 28. С. 4. 47 <em>И.</em><em> </em><em>Л</em>. Кусты и зайцы // Возрождение (Париж). 1934. 19 марта. № 3211. С. 2.