DOI: 10.31860/0131-6095-2019-4-240-246

Шестые Некрасовские чтения в Пушкинском Доме

31 января — 1 февраля 2019 года состоялись Международные шестые Некрасовские чтения. По традиции в первый день заседания проходили в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Научное заседание второго дня прошло в Мемориальном музее-квартире Н. А. Некрасова на Литейном пр., 36. Оно было открыто приветственным словом директора Всероссийского музея А. С. Пушкина С. М. Некрасова.

Большая часть докладов раскрывала проблемы индивидуальной поэтики Некрасова и аспекты сопоставительного анализа с произведениями ближайшего русского и европейского контекста.

Поэтике заглавий был посвящен открывавший чтения доклад Ю. Б. Орлицкого (Москва) « „Мечты и звуки", „Стихотворения" и „Последние песни" в контексте корпуса заглавий русских стихотворных книг некрасовской эпохи». Докладчик проанализировал место заглавия первой книги Некрасова в контексте современной ему русской поэзии. К 1840 году озаглавленные книги еще не стали в России обычным явлением, до Некрасова их давали своим сборникам лишь некоторые авторы. Поэтому название дебютной книги поэта вовсе не выглядит чем-то банальным — скорее наоборот. Напротив, нейтральные заглавия «Стихотворения такого-то», к которым Некрасов обращается в последующие годы, оказываются вполне привычными для русской поэзии. А вот «Последние песни» снова выглядят достаточно оригинально. В докладе приведены примеры названий других поэтических книг, озаглавленных созвучно первой некрасовской.

Р. Ю. Данилевский (Санкт-Петербург) в докладе «К теме „Некрасов и Гейне": о стихотворении „Ах, были счастливые годы!"» обратился к произведению, которое в истории изучения взаимосвязей русской и немецкой литератур удостаивалось лишь беглого упоминания. Стихотворение Некрасова, написанное, по всей очевидности, при использовании неизвестного подстрочника, не является «классическим» некрасовским произведением. И однако, как показывает сопоставительный анализ, поэт самостоятелен и выступает не «подражателем», а, можно сказать, «соперником» Гейне. Докладчик процитировал немецкий оригинал и несколько русских переводов, показав на образно-стилистическом уровне своеобразие некрасовского текста, который опускает значимые для Гейне подробности (например, пляшущий рой комаров; описание того, как сморкается старуха), усиливает мотивы тягот своего положения (говорит о своей болезни и тоске, чего нет у Гейне). Он вводит в текст другую, и очень русскую, подробность: старуха крестит рот после зевка, — и заменяет «зимнюю ночь» «зимней вьюгой», сообщая переводному стихотворению национальный русский колорит.

М. Ю. Степина (Санкт-Петербург) в докладе «„Письма" (1856) и „Горящие письма" (1877): две редакции одного стихотворения» обратилась к истории создания канонического текста (1877): «исправленному стихотворению», вошедшему в сборник «Стихотворений Н. Некрасова» 1856 года, и анализу всех сохранившихся вариантов. Вариант автографа 1856 года заявляет о судьбоносности связи для обоих и взаимоисключающих условиях этой связи. Неснимаемое противоречие порождает драматизм финала, который не умаляется даже заменой строк на отточия. Вариант канонический заставляет вникнуть в смысл рока и безумия. То ли безумие заключается в непонимании героиней неразрывности союза, и рок в ее следовании безумию — нерассуждающему импульсу или капризу. То ли рок заключается, напротив, в предрешенности разлуки, в которую не верили любящие, по крайней мере один любящий, и рок исполняется минуя разум, в безумии. В строки заложена противоречивость истолкования, выраженная другими словами, нежели в первоначальной редакции, но предельно близкая по накалу и по смыслу. Перерабатывая стихотворение, Некрасов внес вполне определенные изменения в его образный строй. Но парадоксальным образом, меняя акценты, минуя описание собственных чувств и значительно суше очертив абрис возлюбленной в каноническом варианте 1877 года, он оставил прежней психологическую прорисовку любовной драмы.

О. Б. Кафанова обратилась к теме «Жорж Санд в творческой и личной жизни Некрасова». Литературная деятельность Некрасова, начавшаяся в 1840-е годы, совпала с распространением в России своего рода культа Жорж Санд, созданию которого способствовали петербургские и московские западники. Некрасов оставил немного развернутых высказываний о творчестве французской писательницы, но, по-видимому, разделял свойственную В. Г. Белинскому и его единомышленникам высокую ее оценку. Журнал «Современник», соредактором которого в 1847 году стал Некрасов, сразу сделал Жорж Санд программным автором. На протяжении 1850-х годов в нем публиковались не только художественные произведения Санд, но и сочувственные критические отклики о них, а также многотомная автобиографическая «История моей жизни», которую Н. Г. Чернышевский переводил, пересказывал и комментировал на протяжении 1855—1856 годов. Западники усвои ли и идущую от жорж-сандовского сюжета (роман «Жак») модель «самоустранения мужа», которая нашла отражение в любовном быту людей «сороковых годов», в том числе и в любовном треугольнике Некрасов — Авдотья Панаева — Иван Панаев.

В. А. Доманский (Санкт-Петербург) начал свое выступление «„Тургеневская" и „некрасовская" девушка как литературные типы» с гипотетического вопроса: а была ли «некрасовская девушка»? Наряду с крестьянским типом девушки, который появляется в знаменитой «Тройке», Некрасов попытался создать образ провинциальной барышни из небогатой дворянской семьи. Публикация его поэмы «Саша» в журнале «Современник» (№ 1 за 1856 год) одновременно с романом И. С. Тургенева «Рудин» (с посвящением последнему) наводила исследователей на мысль о влиянии Тургенева на Некрасова. Не соглашаясь с этим, докладчик аргументированно доказывал, что роман «Рудин» и поэма «Саша» создавались обоими писателями в одно и то же время в дружеском общении. Это сказалось на перекличке сюжетов двух произведений и некоторых общих для их главных героинь черт характера (любовь к природе, цельность натуры, стремление к знаниям, духовному развитию). Сюжетная перекличка, в определенной степени, объясняется тем, что и Тургенев, и Некрасов в своих произведениях опирались на разработанную в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина матрицу усадебного сюжета. Но в отличие от Тургенева, который в своих романах будет развивать и модифицировать созданный им образ девушки, вошедший в русскую литературу как культурный код — «тургеневская девушка», Некрасов больше к данному образу не возвращается, сосредоточив свое внимание на образе русской женщины, «величавой славянки».

Ф. А. Мостовский (Санкт-Петербург) в докладе «Элементы некрасовской поэтики в романе И. С. Тургенева „Новь"» познакомил слушателей с несколькими наблюдениями, указывающими, по его мнению, на преломление черт исторической личности Н. А. Некрасова в образе Нежданова.

С проблемой прототипа (поэма «Несчастные», образ Крота) связан доклад М. С. Макеева (Москва) «„Экономический" комментарий к поэме „Несчастные"». Исследователь обратился к фрагменту в рукописи, частично написанному карандашом: «У ней, родимой, требы многи: / Бедна по милости воров! / В ней пышны барские чертоги, / Но жалки избы мужиков. / Недостает у ней дохода / В неурожай кормить крестьян, / И нечем выкупить народа / Царю у палачей-дворян!..». Задавшись вопросом, почему поэт в ходе работы над поэмой упоминает именно такой способ выкупа, Макеев указал, что соображения подобного рода высказывались декабристом И. Д. Якушкиным, скончавшимся после возвращения из ссылки 11 августа 1857 года. Его записки, статьи и письма были подготовлены к изданию его младшим сыном, Е. И. Якушкиным (полностью издано в 1951 году). В издании (с. 61) есть высказывание И. Д. Якушкина: «Я ожидал ареста и нарочно положил на стол листок с исчислениями о выкупе крепостных крестьян в России, надеясь, что этот листок возьмут вместе со мной, что он, может быть, обратит на себя внимание правительства. Я предложил Обрезкову взять эти исчисления, но он отвечал мне, что эти цифры ему нисколько не нужны». Обращаясь к биографиям И. Д. и Е. И. Якушкина, исследователь напоминает о служебной (правовой) и общественной деятельности последнего и услугах, оказанных им русской литературе в изучении наследия и биографии Пушкина. В 1859 году Е. И. Якушкин перешел на службу в Ярославль, и туда адресовано письмо Некрасова к нему от 7 октября 1862 года. Докладчик подчеркнул, что, несмотря на поиски, нет никаких доказательств в пользу того, что И. Д. Якушкин явился одним из прототипов Крота. Тем не менее высказывания и действия самого Якушкина и его сына являются неотъемлемой и характерной частью общественно-исторического контекста эпохи и этого произведения Некрасова.

В докладе Г. В. Федяновой и Т. П. Баталовой (Санкт-Петербург) «Сюжетно-композиционные особенности поэмы „Тишина"» особое внимание было уделено проблеме духовности произведения, отмечена связь ряда мотивов — «храм», «умиление», «Свершилось!», «русский путь» — с традиционными ценностями православной культуры. Было указано на соотношение эволюции сюжета с конкретно-историческими событиями — Крымская война, первые мирные дни Руси. Также исследователи обратили внимание на особенности архитектоники «Тишины». В докладе были проанализированы жанровые особенности произведения.

Проблеме общественно-политического контекста некрасовского творчества, поэтике его идеологических оппонентов посвящены были два доклада.

С. В. Березкина (Санкт-Петербург) в докладе «Еще раз о двух „Железных дорогах" (С. П. Шевырев и Н. А. Некрасов)» проанализировала художественное произведение С. П. Шевырева (1842) в контексте общественно-политической проблематики, которая, будучи затронута К. Чуковским в книге «Мастерство Некрасова», еще не исчерпана. Докладчица исследует индивидуальную художественную манеру Шевырева. Шевырев заявляется как идеолог, он был из числа создателей идеологии и осознавал это как свое призвание. Рядом с его стихами нужно искать какой-то директивный документ эпохи. Императорские указы (это если речь идет о мирном времени) или приказы (если о военном, например, о Восточной (Крымской) войне), отголоски и образы документов, скрепленных именем императора, особым, виртуознейшим образом вплетались Шевыревым в ткань своих стихотворений. Эти документы готовились и писались людьми даровитыми, образованными, с широким кругозором, и само по себе знакомство с такого рода документом — это знакомство с интересным историческим источником, а стихи Шевырева можно назвать официозными, или на случай, а можно назвать и так — стихи, отражающие события государственной жизни империи. Рядом с таким историческим источником официозное, как принято говорить, стихотворение (а в 1840-х — начале 1860-х годов, до кончины в 1864 году, Шевырев написал таких стихотворений около трех десятков) получает некую глубину и особый интерес — именно как историческое свидетельство. «Железная дорога» Шевырева посвящена началу грандиозной стройки, ознаменованной высочайшим указом от 1 февраля 1842 года, в котором говорилось об учреждении Особого комитета и Строительной комиссии для устройства Санкт-Петербургско-Московской железной дороги. Указ был опубликован в газетах 6 февраля 1842 года, стихотворение помечено датой 16 февраля. Председателем комитета стал наследник вел. кн. Александр Николаевич. Указ Николая I положил конец многолетнему спору, поскольку большинство министров было против этого строительства. Шевырев выступает решительным сторонником железной дороги, в которой видит зачаток растущей индустриальной мощи России. Для него будущая железная дорога — это «света знаний торжество» и источник будущего единства России, центром которой останется Москва (от которой и пошли во все концы железнодорожные магистрали, еще в дореволюционной России). Обратившись к полемике Шевырева и его оппонентов, докладчица дополнила существующий комментарий в академическом издании Некрасова актуальными подробностями.

С. Н. Серягин (Ульяновск) обратился к теме « „Валуевский сборник" в журнальном контексте 1840-х гг.». Докладчик напомнил, что симбирский помещик Дмитрий Александрович Валуев (1820-1845) в середине 1840-х годов организует и издает детско-педагогический журнал «Библиотека для воспитания» (1843— 1846), участвует в издании «Симбирского сборника. Часть 1-я, историческая». Особый интерес представляет его работа над «Сборником исторических и статистических сведений о России и народах ей единоверных и единоплеменных». В этом издании впервые раскрывается для широкого круга лиц позиция славянофильского направления. Статьи сборника условно разделяются на научные (знакомящие читателя со славянским миром Европы) и идеологические. Идейной составляющей уделяется основное внимание как современных изданию рецензентов, так и позднейших исследователей. Своеобразным «манифестом» славянофилов признается идея Валуева о необходимости самостоятельного развития науки и культуры в России, с возможным отходом от западных влияний. По мнению исследователей, «выход в свет Валуевского сборника и критическую рецензию Кавелина на него можно считать началом полемики между славянофилами и западниками в области русской истории».

Несколько докладов были посвящены истории русской драмы и роли некрасовских журналов в этом процессе.

П. М. Тамаев (Иваново) предложил вниманию слушателей доклад «Становление драматургического отдела журнала „Современник" ». Основу научного сюжета его выступления составили лишь некоторые литературные факты (события), которые историками литературы оцениваются как периферийные. Прочтение же их убеждает в том, что русские драматурги изображали живые начала национального бытия и их изломы. Но главное достижение нового отдела издания состояло в постижении, показе и обличении «русских плутов», «самодуров», «рыцарей нашего времени», а также в изображении различных сторон русского захолустья. Русский драматический канон утверждался в художественной разработке ситуаций, фабул, типов (характеров), стиля, языка.

Н. С. Тугарина (Щелыково) в докладе «А. Н. Островский в „Современнике" и „Отечественных записках"» обратилась к истории творческих и личных взаимоотношений крупнейшего национального драматурга с поэтом и издателем. Сотрудниками журнала «Современник» А. Н. Островский был замечен после публикации его пьесы «Банкрут, или Свои люди — сочтемся!». «Современник» был заинтересован в работах молодого драматурга: в феврале 1856 года заключается договор о постоянном и исключительном сотрудничестве Островского с журналом. Поначалу по ряду причин все складывалось непросто. Из переписки тех лет следует, что Некрасов и Панаев просят прислать пьесы для журнала, а Островский обещает и медлит. Одной из важных причин было то, что для самого Островского середина 1850-х годов — время поиска дальнейших путей. Было много набросков и планов, однако крупных произведений не появлялось. Был интерес к истории, но работа над новым направлением творчества не давала скорых результатов. Драматическая хроника «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» была завершена в 1862 году и опубликована в «Современнике». С этого времени начнется стабильное сотрудничество Островского с журналом, в котором были опубликованы: «Праздничный сон до обеда» (из трилогии о Бальзаминове), «Старый друг лучше новых двух», «Тяжелые дни», «Шутники», «Воевода», «На бойком месте» и др. Сотрудничество Островского с «Отечественными записками» оказалось подготовленным. С 1868 года драматург стал постоянным сотрудником журнала, это совпало с периодом расцвета его творчества, далее последовали по-настоящему созидательные полтора десятилетия. Как правило, в «Отечественных записках» ежегодно печаталась новая пьеса Островского, нередко ею начинался журнальный год. Всего на страницах журнала было опубликовано 19 оригинальных пьес, среди них «На всякого мудреца довольно простоты», «Бешеные деньги», «Лес», «Поздняя любовь», «Последняя жертва», «Бесприданница», «Таланты и поклонники», «Красавец-мужчина». Только «Снегурочка» (1873) внесла некоторую «сердечную остуду» в отношения между автором и издателем. Пьеса была напечатана в «Вестнике Европы», но сотрудничество Островского и Некрасова продолжилось. Последней публикацией Островского в «Отечественных записках» стала пьеса «Без вины виноватые» (1884).

К яркому и драматичному эпизоду этой истории обратилась и Т. В. Москвина (Санкт-Петербург) в своем выступлении «Некрасов и Островский: война за „Снегурочку"».

Тема личных и творческих взаимоотношений Некрасова с лицами из его окружения была поддержана в еще нескольких выступлениях.

Доклад Л. П. Громовой (Санкт-Петербург) «От сотрудничества — к конкуренции: из журнальных взаимоотношений Некрасова и А. А. Краевского» был посвящен творческим отношениям двух крупнейших редакторов и издателей XIX века, в биографиях которых отразились сложные коллизии литературного быта и конкуренции издателей на формирующемся рынке российской журналистики: околожурнальные распри 1840-х годов, продолжавшиеся на протяжении 1850-х и первой половины 1860-х годов и закончившиеся арендой Некрасовым журнала Краевского «Отечественные записки» с 1868 года и их сотрудничеством. Докладчица отметила, что вокруг истории взаимоотношений этих двух выдающихся руководителей ведущих изданий своего времени наслоилось много предвзятых, далеких от истины суждений, и обратилась к начальному периоду их сотрудничества в «Литературной газете», когда Некрасов сначала «состоял на службе» у Ф. А. Кони (в 1841 году), затем у Краевского — «в ученье» (в 1842 году), а в 1843—1845 годах стал негласным редактором «Литературной газеты».

Л. А. Тимофеева (Санкт-Петербург) обратилась в своем выступлении к малоизученному эпизоду: «В. И. Писарева о Некрасове и издании „Сочинений" Д. И. Писарева (июль 1868)». В 1868 году В. И. Писарева отправила письмо петербургскому книгопродавцу С. В. Звонареву относительно опубликованного им объявления о подготовке к изданию двух томов «Сочинений» покойного Д. И. Писарева. Черновик этого письма в копии Е. П. Казанович находится в ОР РНБ. Объявление Звонарева было инициировано Некрасовым и опубликовано в июле 1868 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» после трагической гибели Писарева. В это время издателем Писарева был Ф. Ф. Павленков и появление конкурентной информации вызвало возмущение В. И. Писаревой — фактической наследницы брата. Ее письмо содержит негативный отзыв о факте неправомерной коммерческой информации Звонарева и о личности Некрасова. По-видимому, полный текст этого письма не известен литературоведам, поскольку никакой информации о роли Некрасова в этих событиях ни в «Летописи жизни и творчества Н. А. Некрасова», ни в «Биографической хронике» Д. И. Писарева нет. Единственной работой, в которой упомянуто письмо Писаревой (с публикацией фрагмента, посвященного нравственным качествам демократического издателя), был очерк А. П. Толстякова, посвященный Павленкову. В докладе были изложены события июля 1868 года, некоторые факты из биографии Звонарева, а также приведен полный текст письма В. И. Писаревой.

В докладе Г. В. Красильникова (Ярославль) «Н. А. Некрасов и ярославские крестьяне-охотники» прозвучали имена его «друзей-приятелей» Ефима Ивановича Солнышкова и его сына Кузьмы Ефимовича, Лавра Николаевича Салаутина, Николая Андреевича Осорина и Никанора Афанасьевича Бутылина. Сопоставление мемуарных свидетельств с эпистолярными и документальными источниками позволило проверить в корпусе крестьянских воспоминаний достоверность отдельных фактов, уточнить хронологию приездов поэта в Ярославскую губернию, круг его ярославского окружения и места охот.

Доклад В. М. Игнатенко (Ломоносов) «Вокруг ораниенбаумских дач: круг Некрасова» дополняет представление о великосветских знакомых поэта и о местах, связанных с его именем. В 1851 году Некрасов впервые побывал на южном берегу Финского залива и был очарован морскими пейзажами, мягким климатом и богатыми охотничьими угодьями. В письме от 15 сентября к Тургеневу он сообщал об охоте на «серых куропаток, которых множество за Ораниенбаумом, верстах в 20-ти». Вероятно, это окрестности Гости-лиц или Ропши. В 1854-1858 годах И. И. и А. Я. Панаевы вместе с Некрасовым снимали дачу в Мартышкино, известную краеведам как дача Бека (не сохранилась). Дача располагалась на Петергофской дороге по соседству с усадьбами «Собственная дача», принадлежавшей цесаревичу Александру Николаевичу, «Сергиевка», принадлежавшей великой княгине Марии Николаевне, и «Мордвиновка» графа А. А. Мордвинова, шталмейстера высочайшего двора, предводителя дворянства Санкт-Петербургской губернии, внука адмирала Н. С. Мордвинова. Внучка последнего, Мария Аркадьевна, урожденная Столыпина, первым браком была замужем за И. А. Беком, у родственников которого снимали дачу Некрасов и Панаевы. В гостях у них часто бывали сотрудники и авторы «Современника», так как и на даче не прекращалась работа над новыми номерами журнала. В 1858 году Д. В. Григорович привез сюда французского романиста Александра Дюма-отца. Позже в ораниенбаумском имении Богумиловка построил дачу инженер путей сообщения А. И. Ераков, близкий друг Некрасова, гражданский муж его сестры Анны Алексеевны. Здесь были созданы многие произведения Некрасова и произошло немалое количество событий, оказавших непосредственное влияние на судьбы русской журналистики.

И. В. Ваганова (Ярославль) выступила с докладом «Некрасовское наследие в издательстве К. Ф. Некрасова (1911—1916 гг.): осуществленные и нереализованные планы». Константин Федорович Некрасов, племянник поэта, в 1911 году в Ярославле открыл свое издательство, в планах которого наследие великого дяди занимало определенное место. В августе 1911 года начинающий издатель обратился к В. Е.Чешихину (псевд. Ч. Ветринский) с предложением подготовить обстоятельную работу о поэте, но Чешихин настаивал на издании полного собрания сочинений Некрасова. Брат издателя А. Ф. Некрасов, которому принадлежало право на издание наследия поэта, был против этого проекта, хотел отложить его на будущее. Тогда Константин Некрасов, чтобы разрешить спор, обратился к Валерию Брюсову, который оказывал в период становления издательства решающее влияние на литературные вкусы издателя. В 1914 году в издательстве К. Ф. Некрасова вышла книга В. Евгеньева-Максимова «Николай Алексеевич Некрасов. Сборник статей и материалов», которой он остался страшно недоволен. Причины недовольства Евгеньев-Максимов высказал издателю в письме, назвав их объективными. Некрасововеды начала XX века проявляли большой интерес к архиву поэта, который хранился в Карабихе, но издатель не спешил открывать его. Доверил только Н. С. Ашукину, работавшему в те годы секретарем издательства. «Архив села Карабихи» вышел в 1916 году. В предисловии «От издателя» К. Ф. Некрасов пообещал выпустить второй том и включить в него некоторые неизданные произведения Некрасова в стихах и прозе, а также довольно многочисленные варианты уже известных произведений. Однако второй том так и не появился, а первый вызвал немало критических отзывов.

Выступление О. А. Замареновой (Санкт-Петербург) «Уточнения к истории создания гравированных портретов Н. А. Добролюбова и И. И. Панаева» было посвящено проблемам иконографии лиц из окружения Некрасова. Создание научного описания портретов, включающего в себя атрибуцию, историю их создания и бытования, — приоритетная задача хранителей фондов музея. Яркая особенность квартиры Некрасова — множество портретов писателей, русских и зарубежных, наличие которых в комнатах подтверждается многими мемуарными источниками. Особое место в этом ряду занимает портрет Н. А. Добролюбова (Портрет Н. А. Добролюбова. Неизвестный гравер с фотографии И. А. Гоха (Jean Hoch), СПб., 1860 г. Издательская фирма «А. Ф. Брокгауз», Лейпциг. Бумага, гравюра резцом на стали): он запечатлен на портрете-картине И. Н. Крамского «Некрасов в период последних песен» (1878), висящем в рамке на стене над лежащим в постели уже безнадежно больным поэтом. История этого портрета впервые была описана Г. В. Красновым («Н. А. Добролюбов. Материалы для лекций и бесед», 1962). Докладчица внесла поправку: Петр (а не Павел) Федорович Борель (1829—1898) действительно создал портрет Добролюбова, но не гравированный, а литографированный, и издавался он не в Лейпциге в фирме «А. Ф. Брокгауз», а в Петербурге в литографии А. Э. Мюнстера (1824-1908), литографа и издателя. В разделе «Счет кассы» конторской книги «Современника» за 1862 год в графе общих расходов за 21 мая значится: «Выдано чрез Н. А. Некрасова Г. Гербелю на портреты Добролюбова и Ив. Ив. Панаева 300 руб.»; и далее: «Выдано по тому же предмету чрез Н. А. Некрасова Г. Гербелю по счету 6 руб. 60 коп.». Эти записи позволяют сделать вывод о том, что инициатива создания посмертных портретов важнейших сотрудников «Современника» принадлежит редакции и оплата осуществлялась со счетов кассы журнала. Кроме того, они приоткрывают посредническую роль Н. В. Гербеля в этой истории. В 1861 году Гербель начал выпускать в Лейпциге в издательстве «Ф. А. Брокгауз» «Библиотеку русских авторов». Не вызывает сомнения, что именно через него заказ на портреты был размещен у «А. Ф. Брокгауза», так как Некрасов хорошо знал о тесных контактах Гербеля с этой издательской фирмой. История создания портрета Панаева началась с обещания Чернышевского, сделанного в «Некрологе Ивана Ивановича Панаева» от имени редакции, приложить к журналу его портрет. В мае 1862 года заказ на портрет был сделан через Гербеля в Лейпциге в фирме «А. Ф. Брокгауз». Но доставить подписчикам обещанный портрет в виде приложения к журналу редакции удалось лишь в марте 1863 года, так как в июне 1862 года «Современник» был приостановлен на 8 месяцев. Вероятно, оригинал фотопортрета Панаева, с которого был гравирован рассматриваемый портрет, был предоставлен редакции его матерью. Оба рассмотренных гравированных портрета получили широкое распространение и неоднократно воспроизводились в разных изданиях. В музейной практике случается иногда, что один и тот же предмет несколько раз подвергается переатрибуции. Новые, уточненные и дополненные сведения необходимо учитывать исследователям, публикующим свои материалы с использованием иллюстративного материала, в том числе и портретов.

Современному представлению о личности и творчестве Некрасова, особенно актуальному ввиду скорого юбилея поэта, были посвящены два выступления, отражающие два различных и важных ракурса. Одно — С. А. Носова (Санкт-Петербург) «Несанкционированный Некрасов: опыт рефлексии современного петербургского литератора» — обращено к малопонятой сегодня теме литературной преемственности или отталкивания и специфике восприятия Некрасова, в ХХ веке в большой степени ассоциировавшегося с некими идеологическими клише и анахронизмами.

Доклад Е. С. Сониной (Санкт-Петербург) был посвящен теме «Некрасов и его герои в настольной игре». Самая ранняя из подобных игр — это складные картинки (пазлы) «Мазай и зайцы» (Харьков, 1899), самая современная — викторина «Библио» (2018). Всего в результате знакомства с единственным крупным исследованием по истории русских настольных игр <strong>(</strong>книгой М. С. Костюхиной «Детский оракул» (М., 2013)<strong>)</strong> и сплошным просмотром сохранившихся изданий в библиотеках и архивах Петербурга было выявлено 28 игр, частично посвященных Некрасову. Для сравнения: подобных игр, посвященных Пушкину, было обнаружено около 200. По типу игры, позволяющие игрокам вспомнить Некрасова, распределились так: викторины (10), литературные квартеты (5), лото (3), «гуськи» (3), карты (2), пазлы (2), филлеры (2), книга-игра (1). Чаще всего в играх упоминаются некрасовские «Мороз, Красный нос» (8 раз), «Дедушка Мазай и зайцы» (6), «Русские женщины» (5) и т. д. Единственной монографической игрой, полностью посвященной Некрасову, была книга-игра, выпущенная в начале 2000-х годов в качестве приложения к журналу «Наша школа». Планируемый «Раут с поэтом», целиком построенный на произведениях Некрасова и уже подготовленный к печати московским издательством ООО «ТОТ», пока не осуществлен. Докладчица рассказала не только про игры тиражные, но и про игры самодельные, созданные библиотекарями и учителями, студентами и школьниками. Такие игры в большом количестве выложены в Интернете, что говорит о востребованности имени Некрасова в игровой подаче материала и одновременно о неудовлетворенном потребительском спросе.

Завершило чтения выступление Е. Н. Долгих (Санкт-Петербург) «„Юбилейные" энергии В. Е. Евгеньева-Максимова: беречь нельзя использовать (по материалам выставки «Время двигать некрасовские дела»)». В. Е. Евгеньев-Максимов не только создал музеи Некрасова и сделал некрасововедение научной дисциплиной, но и превратил «деятельное некрасоволюбие» в главную страсть своей жизни. «Время двигать некрасовские дела» — так начиналось одно из его многочисленных писем в официальные инстанции. Автор поставил в конце этой фразы точку (вместо гораздо более естественных восклицания или многоточия), поскольку для него она являлась констатацией очевидного, аксиомой, маркирующей силу его убежденности. Можно сказать, что к началу работ Евгеньева-Максимова по утверждению памяти о Некрасове в стране не существовало ничего, кроме всенародной популярности поэта, идеологически вычленяемой из его текстовсоциальной доминанты и соответственно истребляемой художественности. «Деятельное некрасоволюбие» обрушивалось энергетическим шквалом на те инстанции и тех персонажей, от которых зависели судьбы некрасовских музеев, изданий или торжеств в связи с какими бы то ни было годовщинами. Ученый использовал любую памятную дату для того, чтобы так или иначе пропагандировать поэта. Доклад аккумулирует и классифицирует «юбилейные» энергии Евгеньева-Максимова, подчеркивая их универсальность и актуальность ввиду стремительно приближающегося 200-летия Николая Алексеевича Некрасова.

Завершающее выступление было вынесено в выставочный зал, и по ходу его слушатели познакомились с выставкой, посвященной крупнейшему некрасововеду.

После экскурсии по экспозиции Мемориальной квартиры Н. А. Некрасова участники и гости слушали концерт из произведений П. И. Чайковского, И. Брамса, И. С. Баха.

<span style="text-decoration: underline;">© </span><span style="text-decoration: underline;"><em>А. М. Бер</em></span><em>ёзкин, </em><em>© М. Ю. Данилевская</em>