Заметки фольклориста об истоках рассказа Федора Абрамова «Самая счастливая»
Заметки фольклориста об истоках рассказа Федора Абрамова «Самая счастливая»
Аннотация
Код статьи
S013160950004547-5-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Якубовская Елена Ивановна 
Должность: научный сотрудник
Аффилиация: Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН
Адрес: Российская Федерация,
Выпуск
Страницы
227-236
Аннотация

В коллекции  фольклора,  собранной Федором Абрамовым на  его  родине — в Пинежском районе Архангельской области летом 1939  года,  хранящейся в Рукописном Отделе ИРЛИ, имеет- ся  автобиографический рассказ одной  из  исполнительниц. В 1981  году  писатель на  материале этой  записи создает путем раскрытия логики развития сюжета, присущей фольклору, рассказ «Самая счастливая». Образы главных героев  рассказа вырастают из личных наблюдений Абрамова и окончательно оформляются благодаря его филигранной работе с живой речью.

Ключевые слова
Федор Абрамов, фольклор, художественное обобщение бытовой речи
Классификатор
Получено
28.03.2019
Дата публикации
29.03.2019
Всего подписок
89
Всего просмотров
752
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1 DOI: 10/31860/0131-6095-2019-1-227-236
2 © Е. И. Якубовск ая
3 ЗАМЕТКИ ФОЛЬКЛОРИСТА ОБ ИСТОКАХ РАССКАЗА ФЕДОРА АБРАМОВА «САМАЯ СЧАСТЛИВАЯ»
4 Разбирая коллекцию фольклора, записанную Федором Абрамовым на его роди- не — в Пинежском районе Архангельской области летом 1939 года, хранящуюся в Ру- кописном отделе ИРЛИ,1 я обнаружила в одной из полевых тетрадей автобиографиче- ский рассказ исполнительницы свадебных причетов — Акулины Савичны Каракиной из деревни Лéтополы,2 расположенной недалеко от родной деревни писателя Верколы, на противоположном берегу реки Пинеги. Молодой собиратель (в ту пору только что окончивший первый курс филфака ЛГУ) так описывает свою собеседницу: «На редкость веселая 60-летняя старуха, а на вид — только пожилая женщина. С самого начала существования своего колхоза „Большевик“ она со своим задорным стариком, весьма любознательным и обходи- тельным (который, между прочим, рассказал мне потрясающую историю своей жиз- ни в монастыре в работниках), копаются на колхозном огороде и выращивают еже- годно немало капусты и других овощей. В их семье есть еще три женатых сына и дочь. Все они работают на промыслах, а один из сыновей уже одиннадцатый год служит в армии. Для кого колхозная жизнь хороша или плоха — а для них самая радостная. Со сле- зами вспоминают они прежнюю жизнь, когда не было куска хлеба и приходилось
5 1 ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1–4. В описи Коллекции (П. 4. Ед. хр. 34. № 1) содержатся следую- щие данные: собиратель — Абрамов Ф. А. — студент II курса филфака ЛГУ. Год зап. 1939, июнь– июль. Место записи: Северная (Архангельская) обл., Карпогорский р-н, Веркольский с/с, д. Вер- кола, д. Летопола; Быстровский с/с, д. Шотова; Городецкий с/с, д. Городецк; Лавельский с/с, д. Лавела; Ваймушинский с/с, д. Айнова, Шотова Гора, с. Карпогоры, Карпова Гора. Состав кол- лекции: былины — 2, заговоров — 17, причит<аний> свадебных — 8, причит<аний> похорон- ных — 2, комедийн<ых> сценок — 1, песен лирических — 84, песен рекрутских и солдатских — 19, песен свадебных — 38, песен игровых — 8, песен жнивных — 1, песен плясовых — 2, припевок — 10, частушек — 183, пословиц и поговорок — 0, автобиограф<ия> исполни- т<ельницы> — 1. Итого — 326 ед. хр. Всего единиц хранения — 373. Записи представлены в виде полевых рукописных тетрадей (п. 1: записи в школьных тетрадках в линейку чернилами и карандашом, в том числе самозаписи народных исполнителей) и беловых авторизованных ма- шинописных копий (п. 2–4: первый экз., с пометами карандашом и вставками чернилами). Поль- зуясь случаем, приношу сердечную благодарность сотрудникам Рукописного отдела ИРЛИ И. В. Кощиенко и Л. В. Герашко за содействие в работе над коллекцией пинежского фольклора в записи Ф. А. Абрамова. 2 Рассказ о жизни. Полевая запись: ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 13. Л. 7 об. — 9. Соот- ветствующая беловая машинопись: ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 4. Ед. хр. 30. Л. 1–3. Северная обл., Карпогорский р-н, Веркольский с/с, д. Летопола. Акулина Савична Каракина, 60 лет, колхозни- ца, неграмотная, семейная. Запись Ф. А. Абрамова, студента 2 курса ЛГУ. 18 июля 1939 года. Далее записанные Абрамовым материалы цитируются по беловой рукописи (П. 1. Ед. хр. 13) с указанием в скобках номера листа, с приведением пунктуации к современным нормам.
6 нередко в квашню прибавлять белый мох. Особенно страшна и отвратительна жизнь, по их рассказам, в работниках в монастыре» (л. 7 об.). Далее Абрамов излагает историю взаимоотношений местных жителей и насельни- ков монастыря в версии Акулины Савичны и ее мужа Василия Николаевича Каракина с далекого прошлого вплоть до недавнего времени: «Но с тех пор прошло 250–300 лет, монастырь разросся, жители присмирели и обнищали, и каждый год десятки безло- шадников и бескоровников шли в монастырь на заработки» (л. 8). За этим вступлени- ем следует рассказ о жизни в работницах: «От отця осталось нас поўна изба девок…». К моему удивлению, эта фраза почти дословно совпадает с началом рассказа «Са- мая счастливая», написанного Абрамовым в 1980 году!3 Так вот почему в Собрании сочинений писателя указана эта странная датировка: 1939, 1980, никак не проком- ментированная и поэтому кажущаяся опечаткой.4 Значит, истоки текста произведе- ния — в экспедиционной дневниковой записи, сделанной в далеком 1939 году. Надо отдать должное достойной подготовке начинающего собирателя, сумевшего отразить яркий, запоминающийся характер народной исполнительницы, ее сочный язык, ее поистине поэтическое видение повседневности, свойственное традиционной крестьян- ской культуре. Для меня — полевика-собирателя, хорошо знакомой с фольклором Пинежья и, ко- нечно, не раз слышавшей в экспедициях колоритнейшие биографические рассказы народных исполнителей, многие страницы творчества Абрамова — как осуществлен- ная мечта обнародовать истории, которые были записаны когда-то и нами, многие из которых так и просятся на страницы художественной прозы. Живая «говóря» пине- жан слышится человеку, хорошо знакомому с местной традицией, и в речи героев Абрамова. В его рассказах характеры персонажей передаются прежде всего через их язык. Часто повествование целиком ведется от первого лица. Возникает эффект не- обработанной записи, прямо снятой с натуры. Как раз в такой стилистике написан рас- сказ «Самая счастливая». Федор Абрамов всю жизнь записывал речь своих земляков. В зрелые годы, во вре- мя поездок на родину, он в течение многих лет постоянно делал многочисленные сло- весные зарисовки, заметки, заносил в записные книжки, с которыми не расставался, местные частушки, песни: «В любой деревне есть мастера и мастерицы речи, и на моей родине живет немало старух, с которыми я встречаюсь каждый год. Мне просто достав- ляет неизъяснимое удовольствие слушать их разговор, саму интонацию <…>. Я с лю- бовью записываю поразившие меня выражения» (5, 218); «Люблю слово душистое, напоенное соками земли, слово игривое, с ухмылкой, в котором обобщен опыт столе- тий» (5, 452). Из таких записей сложился цикл миниатюр «Трава-мурава». Рассказ, которому посвящены мои заметки, близок этому циклу по стилю и форме. Многое в пинежском фольклоре открылось Абрамову благодаря общению с колле- гой по Ленинградскому университету Г. Я. Симиной. Диалектолог, собравшая значи- тельную коллекцию пинежского фольклора, щедро делилась своими находками с пи- сателем. Он встречался с Симиной в Верколе, во время ее экспедиций,5 а позже и в Ленинграде, просматривал ее записи, проходил по ее маршрутам в поисках харак-
7 3 Абрамов Ф. А. Самая счастливая. Рассказ // Абрамов Ф. А. Собр. соч.: В 6 т. СПб., 1993. Т. 4. С. 211–213 (впервые: Нева. 1981. № 1). Далее ссылки на Собрание сочинений даются в тек- сте статьи с указанием в скобках номера тома и страницы. 4 По-видимому, в домашнем архиве писателя сохранилась черновая полевая запись (в кол- лекции ИРЛИ хранятся те же материалы, переписанные Абрамовым набело, и их машинописные копии, а черновики, непосредственно записанные в экспедиции, в те годы не сдавались в архив, и писатель хранил их дома). Эта полевая дневниковая запись 1939 года с автобиографическим рассказом и комментарием собирателя и была трактована Л. В. Крутиковой, готовившей Собра- ние сочинений Абрамова, как ранний вариант его произведения. 5 Так, в 1962 году он пишет жене из Верколы: «Помимо своих домочадцев, в нашем доме еще остановились девушки из Ленинграда, студентки-диалектологи. <…> Помнишь ли ты Сими- ну с кафедры русского языка? Она начальница. Вот энтузиаст! Наверно, 5 или 6 раз приехала на Пинегу» (6, 424).
8 теров, колоритного слова. «Я все еще под впечатлением от нюхченской старухи,6 — пи- шет он коллеге. — Удивительная старуха!» (6, 259). В письме он также просит отпе- чатать доклады об экспедициях: «Ведь для меня, пинежанина, в них все дорого и бесценно. И многое ново! А мысль о поездке в Нюхчу мне засела гвоздем. Земной поклон Вам и вечная благодарность» (6, 260). Студенческая фольклорная экспедиция 1939 года помогла Федору Абрамову, быть может, впервые увидеть в своих земляках, знакомых ему с детства, крупные, зна- чительные характеры, оценить глубину и ценность хранимых ими традиционных знаний и художественного наследия. Обращение к личности Акулины Савичны Кара- киной, запомнившейся ему еще во время его первой экспедиционной поездки, — не единственный случай в творческой биографии писателя. В 1970 году он начинает работу над рассказом «Из колена Аввакумова», которая, в поисках верного художест- венного решения, растянулась на долгих восемь лет.7 Масштабная фигура главной ге- роини Соломеи (Соломиды)8 имеет реальный прототип — Татьяну Андреевну Федоро- ву (в 1939 году ей было 58 лет) из той же «заречной» деревни Летополы, где жила и Каракина. В сведениях об исполнителях собиратель отмечает: «Весь род их считает- ся знахарями». Тем не менее записать от нее заговоры, казалось бы, естественные для репертуара «знахарки», ему не удалось. Зато свадебные причитания и редкой красоты рекрутские песни Татьяна Андреевна тогда исполнила.9 И вот, через много лет он вновь встретился со своей давней знакомицей, тогда уже глубокой старухой, и узнал от нее трагическую историю ее жизни, которая и стала основой сюжета рассказа. Оказа- лось, что зафиксированная в полевой тетради характеристика, данная односельча- нами, которые считали ее вместе со всей семьей «лихими знающими людьми», «икóтниками»,10 основана на трагическом недоразумении, т. е. была «понапрáс- линой». Т. А. Федорова лечила и помогала людям как раз не заговорами, а полагалась на силу своей молитвы да милость Божию, что, в конце концов, и было признано зем- ляками.11 Материалы экспедиции 1939 года писатель использовал в своих произведениях несколько раз. Факт его обращения к этому архиву подтверждается отметкой в листе
9 6 Имеется в виду Анастасия Алексеевна Меньшина — «жительница деревни Нюхча, родом из той же деревни. Ей девяносто лет, она неграмотная. Но Анастасия Алексеевна — прекрасная рассказчица, много знает сказок и былей. Прожила она трудную жизнь, рано овдовела, вырасти- ла четырех сыновей, но все они погибли на войне <…> А. А. Меньшина — свидетель многих со- бытий. Помнит она, как появился на Пинеге первый пароход, как создавались на Пинежье кол- хозы, и многое другое» (см.: Пинежские сказки / Собр. и зап. Г. Я. Симиной. Архангельск, 1973. С. 38). 7 Среди материалов к рассказу, приведенных в четвертом томе Собрания сочинений Абра- мова, Л. В. Крутикова публикует 13 различных отрывков, набросков, ранних редакций (см.: 4, 571–592). 8 Комментируя рассказ «Из колена Аввакумова», Л. В. Крутикова отмечает мощь ее харак- тера и жизнестойкость (см.: 4, 640); сам Федор Абрамов признается, что ее личность ему не с кем сравнить (см.: 4, 640): «Великий дух. Великая убежденность» (4, 641). 9 Позже, уже в 1970-е годы Татьяна Андреевна говорила о себе: «На песни певкá и на молит- вы горазда» (4, 640). В 1975 году Абрамов слышал в ее исполнении также духовные стихи, даже планировал один из них процитировать в тексте рассказа. «См<отри> духовные стихи, апокри- фы, — записывает он в дневнике. — В них — ее душа. И привести, как она поет один стих. Как Бог дал людям веру — самое главное богатство, потому что другое отберут. А это нельзя отобрать» (4, 642). Судя по сюжету, речь идет о духовном стихе «Христос и нищая братия (Вознесенье)». 10 «Есть на Севере, а точнее сказать, на Пинеге и на Мезени, такая женская болезнь — ико- та, которая, правда, сейчас немного поутихла, а еще совсем недавно редкую работную бабу не трепала. Найдет, накатит на бедную — и мутит, и ломает, и душит, и крик, и рев на все голоса — по-собачьи, по-кошачьи, и даже самая непотребная матерщина иной раз срывается с губ. <…> в наших местах доселе считается: икоту садят, икоту насылают лихие, знающие люди — икотни- ки» (4, 186). 11 Ф. А. Абрамов узнал о праведной кончине Татьяны Андреевны в присутствии всего «де- ревенского мира» от ее дочери и ввел этот эпизод в концовку своего рассказа: «Прости, прости, говорят, Соломида. <…> Мы ведь, говорят, всю жизнь тебя топтали да пинали, детям твоим жи- тья не давали, а теперь, говорят, видим, святая меж нас жила» (4, 195).
10 использования рукописи в папке 1 коллекции 165, хранящейся в Рукописном отделе Пушкинского Дома: «14/XI-59 г. Просмотрел свои записи. Ф. Абрамов». Один из наи- более значительных случаев цитирования текстов, записанных в то время, — свадеб- ная песня «Лизавета Ивановна, / Ты сама до вины12 дожила, / Ты сама до большой доросла».13 Она звучит в финальном эпизоде романа «Две зимы и три лета» в момент сватовства Егорши Ставрова к юной Лизке Пряслиной. Их свадьба — событие, запус- тившее процесс развертывания трагических коллизий судьбы героини. Исход сватов- ства решает свадебная песня, которую поют бабы и девки под окном. Для человека, вос- питанного в традиции, исполнение определенной песни, знаменующей собой известный момент и этап обряда (удачное завершение сватовства: «поют, как просватают»), яв- ляется знаком свершившейся судьбы, которая устами певиц властно диктует невесте от имени общества, сельского «мира», что девичья жизнь невозвратно закончилась. Еще один пример — лирическая песня «Хóжу я по травке»,14 приуроченная к лет- ним гуляньям — «мечи´щам», звучавшая и во время сенокоса, которой писатель отво- дит особую роль в цикле рассказов-зарисовок «Трава-мурава». Ее начало служит эпи- графом к этому собранию философских миниатюр,15 и ее же мы находим в сюжете рассказа «Последняя страда». Герой рассказа Кузьма Иванович, чувствуя приближе- ние смерти, просит детей вынести его на сенокосный луг — пóжню и, работая, петь его любимую песню. Подводя итог своей жизни, он вспоминает и хочет вновь пережить самые светлые и счастливые ее моменты. Сближение двух праздничных ситуаций, свя- занных с ощущением молодости, красоты, радости бытия, — «мечи´ща» и сенокоса — происходит благодаря песне. Обычно полевая запись в произведениях Абрамова цитируется фрагментарно, иногда сохраняются лишь отдельные образы. По существу, можно найти у него образ- цы всех основных фольклорных жанров, известных на Пинеге, имеется даже упомина- ние былинного Ильи Муромца.16 «Илья Муромец тоже тридцать лет и три года на печи сидел, да еще сидел-то сиднем, а не о прыгунах-летунах былины у людей сложены, а об ем», — увещевает «летуна» Егоршу старик Евсей Мошкин, приводя ему в пример Михаила Пряслина, который «на печи у себя всю жизнь высидел» (2, 363). В романе «Две зимы и три лета» песня «Аленький цветочек»17 лишь называется, но не приво- дится ни одной строки: на празднике певуньи18 предпочитают ей плясовые частушки,
11 12 В данной песне слово «винá» употребляется в своем старинном значении: «причина». 13 ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 20. Л. 11 об. — 12. Северная обл., Карпогорский р-н, Веркольский с/с, д. Веркола. Евгения Александровна Постникова, 50 лет, колхозница, семей- ная, неграмотная. Запись Ф. А. Абрамова, студента 2 курса филфака ЛГУ. 15 июля 1939 года. 14 Там же. Ед. хр. 1. Л. 11 об. — 12 об. Северная обл., Карпогорский р-н, Веркольский с/с, д. Веркола. Степанида Павловна Абрамова, 57 лет, колхозница, неграмотная, семейная. Запись Ф. А. Абрамова, студента 2 курса ЛГУ. 9 июля 1939 года. 15 Федор Абрамов считал цикл «Трава-мурава» одним из своих философски значимых про- изведений. «Да, да, „Трава“ не просто житейские историйки, а цикл, и цикл с философским под- текстом», — писал он по поводу публикации рассказов в журнале «Север» (см.: 6, 343; письмо к Д. Я. Гусарову). Писатель долго искал название цикла и, когда оно было найдено, заметил в дневнике о глубоком значении одного из излюбленных образов народной лирики, найденного им в качестве названия: «„Трава-мурава“. Поэтический образ жизни» (4, 651). 16 Среди студенческих записей Абрамова имеется былина «Илья Муромец и станишники»: ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 10. Л. 1–2. Северная область, Карпогорский р-н, с. Карпогоры. Иван Александрович Ломтев, 63 лет, колхозник, малограмотный, семейный. Запись Ф. А. Абра- мова, студента 2 курса ЛГУ. 13 августа 1939 года. Запись опубликована в пинежском томе былин- ной серии Свода русского фольклора: Свод русского фольклора: Былины: В 25 т. СПб., 2012. Т. 7: Былины Пинеги. № 34. 17 Эту песню Абрамов записал от своей матери С. П. Абрамовой в Верколе 9 июля 1939 года (ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 2. Л. 22–22 об.). 18 Ласковым словечком «певýньи» Абрамов называет народных исполнительниц еще со вре- мен своей студенческой экспедиции. Так, излагая текст редкой рекрутской песни «Ох, Ярослав- ская наша, наша да губерня», которую ему посчастливилось записать от Татьяны Андреевны Фе- доровой из д. Летополы, он комментирует ее исполнение: «Моя певунья не выдержала на сём месте и зарыдала» (ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 17. Л. 6–6 об.).
12 которые писатель выстраивает по сюжету, раскрывая характер героини — Варвары Иняхиной (1, 303). Цитируемые далее по ходу действия слова песни «Во пиру была да во беседушке»19 создают поэтический контрапункт к описанию поведения героев романа. Владение народной традицией образного слова, полноправным наследником ко- торой являлся Абрамов, показывают случаи, когда писатель удивительно точно уга- дывает и использует сам принцип складывания текста, существующий в народной тра- диции в таких жанрах, как причеть и заговоры. Заговор звучит в повести «Мамониха», где старуха-знахарка спасает ребенка от приступа удушья. В композиции повести этот эпизод занимает центральное место, знаменуя момент утверждения традиционных ценностей, момент единения городских людей, отпавших от них, с человеком из уходящего в прошлое деревенского мира. Писатель создает словесный образ заговора из типовых формул, распространенных в местной традиции.20 Среди опубликованных Л. В. Крутиковой ранних редакций романа «Две зимы и три лета» — описание похорон Трофима Лобанова, в свое время изъятое Абрамовым по цензурным соображениям. Этот эпизод интересен развернутым текстом причита- ния, где показана импровизация плачеи в рамках традиционного канона.21 Вдохно- венный текст причитания, созданный писателем, вполне традиционный по лексике, композиции и типологически точным образам, является, с нашей точки зрения, одной из вершин творчества Федора Абрамова. Недаром, по свидетельству Крутиковой, он так дорожил этим отрывком, не опубликованным в основном тексте произведения, хранил его и «впоследствии хотел снова ввести в роман: <…> («Обязательно ввести главу с плачем по умирающему Трофиму»)» (1, 627). Тот же метод обобщения обнаруживается и в работе над материалом полевой за- писи биографического рассказа. Ниже мы приводим оба текста, выделяя в них для наглядности сходные фрагменты повествования курсивом. Важно заметить, что, запи- сывая в экспедиции бытовую речь, Абрамов старается максимально отобразить не только диалектную лексику, но и особенности местного произношения. В литератур- ном произведении снято большинство специфически местных слов и выражений, а также характерное для пинежского диалекта звучание согласных и особенно глас- ных. Писатель пользуется словами из родной «говóри» скупо и точно — так, чтобы читатель, ощущая своеобразный колорит, подлинность, документальность прямой речи, вместе с тем без особых объяснений понимал значение необычных для общели- тературного языка слов: мáтенка, супроти´в, погля´дом взял, не чýешь (в значении не слышишь), из хорошего житья´, забáбилась и др.
13 Рассказ А. С. Каракиной о своей жизни22
14 «От отця осталось нас поўна изба девок, а в сусеках-то ни горски муки. Ма- тенка день и ноць бьетце, кровью и потом обливаице, а все ницего, хоть с голоду по- дыхай, нехто не заплацет, всякому до сибя.
15 19 См.: 1, 308. Песню Абрамов записал от своей матери С. П. Абрамовой в Верколе 9 июля 1939 года (ИРЛИ. Р. V. К. 165. П. 1. Ед. хр. 2. Л. 22–22 об.). 20 Подробный анализ текста заговора в повести «Мамониха» с привлечением экспеди- ционных материалов из других публикаций пинежских заговоров см. в нашей статье: Якубов- ская Е. И. Фольклор Пинежья в творчестве Федора Абрамова // Русский фольклор: Фольклоризм в литературе и культуре: границы понятия и сущность явления. Сб. статей и материалов памяти А. А. Горелова. СПб., 2018. Т. 37. С. 242–245. 21 Анализ текста причитания в романе «Две зимы и три лета» в контексте причетной тради- ции см.: Там же. С. 246–250. 22 При подготовке к публикации соблюдена авторская разбивка на абзацы и сохранены уда- рения, выставленные собирателем. Редкие диалектные слова снабжены необходимым коммента- рием на основе личного собирательского опыта автора публикации и данных этнодиалектных словарей (в частности: Левичкин А. Н., Мызников С. А. Словарь пинежских говоров: Проект. Пробные словарные статьи. СПб., 2014).
16 Доўго ле коротко ле россовала она нас пó людям, брат Тихон в город ушёў, а миня в монастырь свела. Да подумай-ко ты там я в эдаком-то áди выжила де- вить лет. Пришла в одном синяки´,23 а годов было мне 12, да що: не по годам я была здоровя´ща да красива. Миня сразу и запетили24 в прачки; да девить лет я на волоса- тых дьяволов стирала. Розбýдя в 3 цяса утра, да стой-ко у корыта до 7 вецера. Дак уж стирашь под последни-ти, дак ничего-то не видишь и не чуешь в глазах так и ходит все, а в ушах — звон звоном. Выйдешь — так и покáчиваё, а рýцюшки из плець выворáчива, все тело стенёт; щолочи-то много кладут, дак руки рóзны25 да красны, що у голубóв ноги, а завóи26 — щи´линьем27 выколюце.28 А зимой стужище, що нехто из избы вон не выйдё, хозяин собаки не выгонит, а ты идёшь на реку, да выполощешь 25 кузовов. Да месец пройде, да рубль за ето тибе и сунут. Бывало, матенка придёт, поплачет-поплачет, да так и складеце,29 ни с цем уйде: дома вить ни к чему притти. А що вот: как не жили, не муцелись, да мóлодо дак молодо и есь. В воскрисенье- то нет-нет да и выйдешь куда. Теперь вот смотри, кака ведьма, собаки пугаюце, а тогды, видно, не такá была. Идешь где роботницки заглядываюце, по коридору ступаешь монах так и метит щипнуть за груди, да бывало как двинешь в зубы дак небось тот: век взгленуть больше боице, не то що задеть. Четыре-то года прожила — вот и снюхалась со своим стариком-то. Он тогды що ты такой краси´винькой да смирной беда, девки из житья30 с ума сходили. А не знаю: на що во мне обзариўсэ. Уж поминать пословицю-ту: „Погленице и церт ягодкой“. 5-то годиков прошло. Ему взеть надо миня.31 А кому-то бесприданниця бабыцька надо, — родители не виля´т брать, сами в житьи девку подыскивают. А он и мóвё: „Кроме девки Олениной некакýю брать не буду“. А ище пуще ко мне подхáжива, уж и сколько-то мы с ним зорюшек прозоревали (бывало, так и идешь не спавше), да я и забеременела. Ну, потужила-потужила, да и склáлась: за любовь, с одним дрóлилась,32 дак церт с ним. А он и узнал об этом: без промедленья брать хóце, а мине велит не ту- жить. Ладно, думаю, худого словецюшка не разу не слыхивала возьмет. И взял. Да как узнали миня еговы-ти родители дак не один нейде к другому сыну от нас: обои от Васьки да от Акульки отступице не хотя´. Вот спомнишь то времецько, да посмотришь типерь, как живут, дак скажешь, що типерь не живут, а пляшут…» (л. 7 об. — 9).
17 Рассказ Ф. Абрамова «Самая счастливая»
18 «Нас от отца осталось полна изба. И все девки. Из мужского-то один Тихон был. А в сусеках горстки муки нету. Матенка день и ночь бьется, потом-кровью обливается, а все ничего, все хлебница пуста. Ну, долго ли, коротко ли рассовала нас по людям. Брат Тихон в город ушел, а меня, двенадцать лет было, в монастырь свела. Да подумай-ко, я там, в эдаком-то аду, девять лет выжила. Девять лет на волосатых дьяволов стирала.
19 23 Синя´к — косоклинный сарафан из грубого домотканого холста, крашенного синей кубо- вой краской. — Е. Я. 24 Запетили — от запетать: затолкать, запихать, заколотить (в значении засунуть с си- лой). — Е. Я. 25 Рóзны — разъедены [здесь: щелоком]. — Е. Я. 26 Завóи — заусенцы, задравшаяся кожица у основания ногтя, ссадины, ранки. — Е. Я. 27 Щи´ линье — щéленье: стирка в щелоке, также раствор щелока. — Е. Я. 28 Вы´ колюце — вы´ коплюце, выкопаюце — от: вы´ копать — выдолбить, вырыть. Е. Я. 29 Складетце — смирится, согласится, примет как неизбежное. Е. Я. 30 Из житья´ — из хорошего житья, зажиточные. Е. Я. 31 Взеть надо миня´ — взять замуж, посвататься. Е. Я. 32 Дролилась — от: дроля — милый друг, любимый, ухажер. Е. Я.
20 Разбудят, бывало, в три часа утра да стой-ко у корыта до восьми вечера. Дак уж напоследок-то стираешь ничего не видишь и не чуешь, в глазах все так и хо- дит. Руки щелоком разъест до мяса. Красные. Как лапы у голубя. Жалели мыла-то монахи, все на щелок нажимали. А зимой-то в проруби полоскать! Стужа хозяин собаку из избы не выгонит, а ты идешь на реку да выполощешь двадцать пять кузовов. Да месяц пройдет, тебе за это рубль и отвалят. Вот как меня в святых-то местах мытарили. Бывало, матенка придет, попла- чет-поплачет да так ни с чем и уйдет: не к чему ведь дома-то прийти. А что вот: как ни жила, как ни мучилась, а молодо дак молодо и есть подо- шло воскресенье, и нет-нет да и выйдешь куда. Теперь вот смотри, какая ягодка собаки пугаются, а тогда, видно, не такой была. Идешь где работники глазами едят, по коридору ступишь монах так и норовит за груди щипнуть, да, бывало, как двинешь в рожу-то волосатую снопом летит. Ядрена, ядрена была, не обидел бог здоровьем-то, мешки с мукой в шестьдесят лет ворочала, ну а супротив своего старика, тогда-то не старик был, кровь с моло- ком, не устояла. Поглядом взял. Всех — и монахов, и работников от себя отшвырива- ла, как щенят, кидала, а тут глазом повел и делай, что хошь, — ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Забрюхатела. Ну что поделаешь, сама виновата. С мамой посидели-поплакали: такая уж судь- ба. А чтобы Олексею жалиться, слово сказать — это старику-то моему, — мне и в голо- ву не приходило. Из хорошего житья человек, первый жених на деревне да разве ему с Олениной девкой вожжаться? Бесприданница, да еще и ворота на запоре дер- жать не может. Раньше ведь строго было насчет девьей чести, не то что ноне. А Олексей узнал, что я забабилась, к родителям: так и так, отец и мати, кроме Олениной девки никого брать не буду. Те его и лаской и таской, и добром и батогом — горячий отец был, ну Олексей на своем: не быть под моей рукой никому, окромя Окульки. Отец распалился: — Ах так! — говорит, — Отец-матерь тебе не указ? Ну дак живи как хочешь. Ни- чего не дам. И не дал. Мы три года в черной бане жили, три года дымом давились. Первую-то квашню я в чем, думаешь, развела? В шайке, из которой в бане мылись. Олексей — спать ложится: «Пой, женка!» Да я, веришь ли, сроду так не певала. Вся деревня выходила на улицу нас слушать. «Окулька-то, говорят, не диво, что поет. Той как не петь, лучше-то не живала, смалу в людях. А Олексей-то чему радуется?» А мы с Олексеем быстро на ноги встали. Дом выстроили. Одни, всем в удивленье. Я заместо напарника была — и под дерево, и на дерево. Да, бревна вместе c Олексеем подымала и на углу с топором вместе сидела. И опять, бывало, вся деревня глаза пу- чит: ведь ни в жизни не видали, ни в сказке не слыхали, чтобы баба с топором управ- лялась. Дом построили, хозяйством обзавелись, к нам и свекор-гроза пожаловал. Старик беспомощной стал да слепой еще — кому такой надоть? Все три сына отка- зались. Иди, говорят, теперь к Олексею. Ты у его еще не жил. А как к Олексею-то идти, когда он его из дому выгнал, иголки не дал? Я утром вышла — кто у нас на крыльце сидит? А то свекор. Колотиться-то не сме- ет, вот и сидит на крыльце. А холодно. Зима. Самые раскрещенские морозы. Я старика на руки да в избу, да на печь. А потом напоила, накормила да в бане намыла — его вошь съела. Ну дак уж он как малый ребенок плакал: Прости, прости, Окулина. Я не воздал тебе за твою доброту, дак пущай хоть Бог воздаст. И вот не знаю, свекор ли намолил мне счастья (набожный был старик, не то что я, монастырка, так меня в деревне-то кличут), судьба ли у меня такая, а я самый
21 счастливый человек по деревне. На войну четыре человека из моего дома уходило — муж, трое сыновей, и все четверо вернулись. А Олексеевы братья все там остались. Да что говорить? Три с половиной мужика по всей деревне вернулось, а у меня все четве- ро — это ли не счастье?» (4, 211–213).
22 Завязка сюжета в автобиографическом повествовании Каракиной и опубликован- ном рассказе близки по тексту. Зачин Абрамов цитирует практически дословно. Писа- тель опускает здесь лишь мотив здоровья, красоты и силы героини, которую, несмотря на ее юный возраст, «запéтили» на взрослую работу, в прачки. Действительно, в са- мом начале он представляется избыточным, поскольку раскрывается в дальнейшем, несколько в ином контексте. Развитие сюжета лишь намечено в рассказе Акулины Савичны. Оно ограничено историей любви и верности Василия своей избраннице, своему слову и сконцентриро- вано в нескольких скупых фразах: «А он и мóвё: „Кроме девки Олениной некакýю брать не буду“ <…> да я и забеременела. <…> А он и узнал об этом: без промедленья брать хóце, а мине велит не тужить. Ладно, думаю, худого словецюшка не разу не слы- хивала — возьмет. И взял» (л. 8 об. — 9). Еще более кратко обозначена линия при- мирения родителей мужа со своей невесткой-бесприданницей, которую они полюбили и оценили, узнав ближе. Абрамов на основе этого концентрированного, краткого текста разворачивает историю молодой семьи. Свою жизнь герои рассказа Олексей и Окулька начали стро- ить самостоятельно, без помощи родителей и сельского общества, которое лишь с из- умлением наблюдало за чудны´ ми молодыми. Финал рассказа Абрамова раскрывает его название: судьба рассказчицы, которая выросла в голоде и холоде, а юность провела в тяжелой работе «в чужих людях», во- преки бытовой логике соседей, «всей деревни», повернулась к ней «счастливым кон- цом». Окулька, как и ее прототип — давняя собеседница Абрамова Каракина, прини- мает свою судьбу такой, какую ей дает Бог: «С мамой посидели-поплакали: такая уж судьба» (4, 212) — «Ну, потужила-потужила, да и склáлась (смирилась)» (л. 9). Она искренне считает, что самого дорогого счастья — счастья, которое не зависит лично от нее, «намолил» ей свекор, которого, не помня обиды, она приняла и обиходила: все мужики в ее семье вернулись с войны живыми. Попутно писатель замечает, что «Олек- сеевы братья», которые отказались от своего слепого и беспомощного отца, не верну- лись с войны. В таком финале можно усматривать логику сюжета народной сказки, легенды, где добро всегда награждается, а зло наказано. Реальная история жизни семьи Каракиных, собственно, тоже завершается «счаст- ливым концом», но совершенно в ином ракурсе. Конфликт Василия с отцом побежда- ется жизнелюбивым и добрым характером Акулины. Родители ее мужа поняли, что сын сделал правильный выбор, и на старости лет даже не хотели жить у других своих сыновей: «Да как узнали миня еговы-ти родители — дак не один нейде к другому сыну от нас: обои от Васьки да от Акульки отступице не хотя´» (4, 212). Рассказчица, поведав это собирателю, вновь возвращается к теме своей тяжелой юности. Ей важнее то, что они с мужем смогли найти свое счастье в «новой жизни» в колхозе: «Вот спомнишь то времецько, да посмотришь типерь, как живут, дак скажешь, що типерь не живут, а пляшут…» (л. 9). Все дело в том, что собственно биографическое повествование в записи Абрамова появилось как своеобразное вступление, пояснение особого, отличного от других со- держания свадебных причитаний невесты. Рассказывать о своей жизни исполнитель- ница начинает, объясняя собирателю, почему на своей свадьбе она в причетах не упо- минала, как это обычно было принято в традиции, о счастливой и безбедной жизни в родительском доме. Она-то не знала в девичестве ни отцовской «вольной воли», ни ма- теринской «нежной неги», поскольку провела эти свои лучшие годы «в чужих людях»:
23 «Уж и родима ты да мамонька, Уж я жила у вас да не красоваласе, Уж и дома я да не живала, Уж я не знала да кака воля, Уж я не знала да кака нега, Уж я знала да како горё, Уж в цюжих людях да проживала, Уж цюжу роботушку да рóбила. <…>. (А вот жила какая хорошо, дак она не так и причитала): Уж родима ты да мамонька, Уж все у мня прошло да прокатилосе, Уж и вся гульба у мня да миноваласе, Уж и за единый цяс да показаласе. Уж находилась я боле да нагуляласе Уж и красной да деушкой, Уж и вольнёй да вольницёй, Уж беспецельной да беспецеленкой. Уж и жила я да красоваласе, Уж и как сыр в масли да купаласе, (сама-та я не купалась) Уж как жемцюжинка по блюдушку да роскаталасе». (л. 10–10 об.) Не забудем также, что автобиографический рассказ Каракиной записан Абрамо- вым до Великой Отечественной войны — в 1939 году, когда прототипы всех героев его рассказа еще не пережили события, которые заставили их переоценить свои представ- ления об истинном счастье и о судьбе. Характер персонажа заложен в наблюдениях Абрамова, ярко запечатлевшихся в памяти. Образ главной героини, основанный на юношеском впечатлении писателя от своей собеседницы («На редкость веселая 60-летняя старуха, а на вид — только пожилая женщина» (л. 7 об.)), для читателя складывается из ее живой речи. Под- черкнем, что сам тон, настрой рассказа Каракиной и героини произведения один и тот же. Абрамов создает текст, опираясь на яркие слова из речи рассказчицы, но отнюдь не всегда цитирует их дословно, а разрабатывает в сложном смысловом контексте. Вспоминая молодые годы, Окулька, героиня рассказа «Самая счастливая», говорит о себе с иронией: «Теперь вот смотри, какая ягодка — собаки пугаются, а тогда, видно, не такой была» (4, 211–212). В экспедиционной записи Акулина Савична Каракина говорит напрямую: «Теперь вот смотри, кака ведьма, собаки пугаюце, а тогды, видно, не такá была» (л. 8 об.). Пинежанам свойственна самоирония, эту черту характера Абрамов тонко передает в типичном местном выражении. Образ ягоды, ягодки в сва- дебных песнях символизирует зрелую, расцветшую молодость, готовую к браку; с яго- дой сравниваются жених и невеста: «Ягода с ягодой сокатилися». В частушках ягод- кой, ягодиночкой именуется милый, любимый. Именно в этом смысле слово ягодка употребляется в пословице, которую Каракина приводит в своем повествовании: «Поглéнитце и церт ягодкой» — т. е. ягодкой покажется и черт, если понравится, по- любится. Столь же сложная ассоциативная работа стоит за ярким абрамовским выражени- ем «Поглядом взял», которое отсутствует в рассказе Акулины Савичны. У Абрамова Олексей не только красив, но и богат: «Из хорошего житья человек, первый жених на деревне» (4, 212). Своим особенным взглядом он покоряет гордую и недоступную Окульку: «Поглядом взял. <…> глазом повел и делай, что хошь, — ни рукой, ни ногой не шевельнуть» (4, 212). В бытовом рассказе, наоборот, прототип главного героя Васи- лий, хоть и красивый и разумный парень: «Он тогды що ты — такой краси´ винькой да смирной — беда, девки из житья с ума сходили» (л. 8 об.), — но отнюдь не богат. Он такой же работник в монастыре, как и его избранница Акулина: в 1939 году он расска- зывал собирателю, что «на своих плецях собор построиў» (л. 9). Потому-то родители, желая обеспечить прочное будущее своему сыну, и подыскивали ему в жены «девку в житьи». Но он полюбил бесприданницу и остался ей верен — не только в решающий момент женитьбы, но и на всю жизнь. «А не знаю: на що во мне обзариўсэ», — не без простодушного кокетства говорит рассказчица и приводит пословицу о черте и ягодке, процитированную выше. Абрамов берет из пословицы слово «погленитце» (поглянет- ся), но создает новый образ с помощью формы существительного «погля´д»: «взгляд с любовью, нежностью» — и разворачивает повествование в несколько ином ракурсе, чем в записанном им автобиографическом рассказе. Таким образом, писатель свободно распоряжается имеющимся у него текстом полевой записи, создавая на его основе новые художественные образы, обобщающие и укрупняющие хотя и колоритную, яркую, но бытовую речь. Вместе с тем, развивая сюжет произведения, Абрамов раскрывает некоторые об- стоятельства жизни героев, лишь кратко упомянутые в рассказе Каракиной. При этом он мастерски пользуется иным словесным материалом, записанным позже, а быть мо- жет, и памятным ему с детства. Рассказывая о своем участии в строительстве дома, Окулька щеголяет поговоркой, желая показать полноту своего участия в плотницкой работе: «…и под дерево, и на дерево. Да, бревна вместе c Олексеем подымала и на углу с топором вместе сидела» (4, 213). Абрамов вводит объяснение смысла поговорки в прямую речь героини, чтобы приведенное им краткое, отточенное выражение не по- терялось, было воспринято и оценено читателем. Есть в абрамовском рассказе и еще одна поговорка, более известная и не требующая пояснений: «Те его и лаской и та- ской, и добром и батогом» (4, 212). Так, включая в свой художественный текст посло- вицы и поговорки, которыми еще не так давно была буквально уснащена бытовая речь его земляков, писатель создает неповторимый языковой колорит. Помимо всего про- чего, пословицы сообщают авторскому повествованию ритмичность, которая, вместе с возникающей время от времени рифмой, является одной из характерных жанровых особенностей паремий. Образ Олексея, мужа героини, от имени которой ведется рассказ, создан под впе- чатлением от реального человека — Василия Каракина. В полевом дневнике Абрамов- собиратель описывает его «задорным стариком, весьма любознательным и обходи- тельным» (л. 7 об.). В рассказе «Самая счастливая» герой показан не только в ситуации с выбором невесты, где он, как и его прототип, проявляет твердость характера, но и в других обстоятельствах, где мы видим его «задорность». Ложась спать с молодой женой «в черной бане», он приказывает ей: «Пой, женка!» — и они, на удивление всей деревне, поют вместе от всей души: «Да я, веришь ли, сроду так не певала. Вся деревня выходила на улицу нас слушать» (4, 212–213). Олексей же решается вдвоем с «жен- кой», которая оказалась достойным напарником не только в пении, но и в мужицкой работе, строить дом: «И опять, бывало, вся деревня глаза пучит: ведь ни в жизни не видали, ни в сказке не слыхали, чтобы баба с топором управлялась» (4, 213). Таким образом, Федор Абрамов на материале записанного им бытового автобио- графического рассказа создает художественное произведение путем раскрытия логи- ки развития сюжета, присущей народной художественной традиции. Образы главных героев в рассказе вырастают из внетекстовых наблюдений писателя над реальными прототипами. Их окончательное оформление происходит благодаря его филигранной работе с их живой речью, многократно обогащенной иными источниками из запасов народной традиции, наследником которой был Абрамов с самой юности и которой он осознанно и в полной мере овладел в свои зрелые годы, неустанно вживаясь, вслуши- ваясь в живую речь пинежан.

Библиография

1. Абрамов Ф. А. Самая счастливая. Рассказ // Абрамов Ф. А. Собр. соч.: В 6 т. СПб., 1993. Т. 4.

2. Свод русского фольклора: Былины: В 25 т. СПб., 2012. Т. 7: Былины Пинеги.

3. Левичкин А. Н., Мызников С. А. Словарь пинежских говоров: Проект. Пробные словарные статьи. СПб., 2014.

4. Пинежские сказки / Собр. и зап. Г. Я. Симиной. Архангельск, 1973.

5. Якубовская Е. И. Фольклор Пинежья в творчестве Федора Абрамова // Русский фольклор: Фольклоризм в литературе и культуре: границы понятия и сущность явления. Сб. статей и материалов памяти А. А. Горелова. СПб., 2018.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести